Идрис смутился и залился краской.
— Вот видишь, уже и покраснел, — продолжал Длинный. — Ты, брат, не того. Наверняка у тебя есть какое-то выгодное дельце!
— Какое, к черту, дельце?
— Не знаю, только факт, что ты при деньгах.
— Я? Откуда?
— Брось заливать! Чтобы этот Кудрет не вывернулся… Знаю я его, каналью. Чего стоит один его вид, а как язык подвешен! Ведь все это деньги! Или вы за дурака меня принимаете? Небось и бабенку подцепил?
— Но ведь он в тюрьме! Разве там подцепишь?
— Еще как подцепишь! Этот пройдоха Кудрет притягивает баб как магнит. Знаешь, — Длинный повернулся к Орхану, — к нему бабы скачут, как воробьи к сове. Идрис не даст соврать.
— Что верно, то верно, — согласился Идрис.
— А раз так, значит, он наверняка заморочил голову какой-нибудь бабенке. Неважно кому — красавице или уродине, старухе или молодухе. Может, не так? Да он без бабы дня не проживет. Тем более сейчас, когда его жена подала на развод. И уж если попадется бабенка с состоянием, ни за что не упустит. Точно вам говорю. Да я его насквозь вижу! Он кого хочешь обведет вокруг пальца — хоть начальника тюрьмы, хоть прокурора, приберет к рукам и их родственников — матушек и бабушек, сестер и своячениц. Кто-кто, а я знаю его как облупленного! За здоровье Кудрета! — Длинный поднял бокал и после короткой паузы уставился пьяными глазами на Орхана Бомбу.
— А ну-ка налей себе!
Орхан послушно наполнил бокал.
— Давайте выпьем за Кудрета! Чего тянете? Наливайте!
Заметив, что Идрис налил себе совсем мало, Длинный схватил бутылку и наполнил его бокал до краев.
— Не можешь выпить за нашего покровителя, друга и великого мастера своего дела?!
Все чокнулись и опорожнили бокалы.
Длинного развезло. То ли потому, что он не разводил ракы водой, то ли из-за простуды. Некоторое время он сидел, упершись лбом в стол, затем поднял голову и сказал:
— Не произнес бесмеле[36] перед тем, как вспомнить этого каналью Кудрета, вот и окосел.
Все дружно прыснули.
Идрис глянул на часы:
— Прошу прощения, друзья.
Никто не стал его удерживать, только Длинный сказал:
— Вы посмотрите на него — ни дать ни взять миллионер! Послушай, шельма, ну-ка признавайся: есть у тебя деньги?
Идрис через силу улыбнулся:
— Разве ты не слыхал, что я в лотерею выиграл?
— Не морочь голову! Еще когда ты из Стамбула драпанул, я подумал: «На кого же он рассчитывает?»
— Ни на кого. Кудрета Янардага… я…
— Знаю, ты его любишь. Но пальцы облизывают, когда они в меду. Уверен, что Кудрет уже нашел там теплое местечко. Только без брехни! И знай, что клятв я не терплю!
Длинный поднялся и с шумом отодвинул стул:
— Стой! Обыщу тебя!
Идрис вздрогнул как ошпаренный.
— Постыдись!
— Обыщу, и баста!
Длинный ринулся к Идрису, но помешали стулья. Воспользовавшись этим, Идрис метнулся в сторону и бросился вниз по лестнице.
— Держите его! — завопил Длинный. — Не заплатил и хочет смыться!
Идрис в ужасе остановился и пролепетал:
— Какой позор! Стыда у тебя нет!
Едва держась на ногах, размахивая руками и громко хохоча, Длинный наконец подошел к нему.
— Видали? Ему стыдно! — Он грязно выругался. — Галантности набрался в Анатолии? Но не тебе учить галантности стамбульцев! Стамбул один-единственный на свете! Второго не сыщешь!
— Не сыщешь, ты прав, — поддакнул Идрис.
Но Длинный вдруг скомандовал:
— Во-о-льно! Слышишь, сволочь? Вольно!
Идрис тоже захмелел и шутки ради выполнил команду «вольно», потом «смирно», потом снова «вольно».
Наконец Длинный скомандовал:
— Прямо, ша-гом марш!
И, чеканя шаг, Идрис двинулся к выходу. Лишь когда он скрылся, Длинный сообразил, что упустил добычу, рванулся к двери, но гарсоны преградили ему путь.
— Пустите меня!
— Постыдитесь, бейим!.. Не подобает вам такое…
— Не подобает? А если он мне должен? Вы помешали мне схватить его и сами не задержали, не потребовали счет. Ну и я платить не буду! Да станет моя мать шлюхой по дороге в каабу[37], если заплачу!
Приятели, зажимая ему рот руками, насилу увели Длинного наверх.
— Кофе мне! Без сахара! — потребовал он, плюхнувшись на стул, и закрыл глаза. Ему казалось, будто он качается на волнах. Откуда-то из глубины сознания выплыл счастливый денек… Вот они клюют носом в кофейне «Месеррет». Накануне прокутили на Бейоглу все до последнего куруша. Надо бы сообразить какое-нибудь дельце, чтобы и сегодня повеселиться. И вдруг один из дружков, просматривавший газету, подскочил, радостно воскликнув: «Есть!»
36
Бесмеле — начальная формула мусульманской молитвы: «Во имя аллаха милостивого, милосердного»; произносится обычно перед началом какого-либо дела.