Из дневника, который Ростопчин вел в Берлине в 1786–1787 годах, мы узнаем, что его часто принимали в доме у российского посла С. Р. Румянцева, который ввел его в высшие слои местного общества. А в ноябре 1786 года Ростопчин сделал дневниковую запись о посвящении в масоны — факт малоизвестный, его Федор Васильевич предпочел вычеркнуть из своей биографии, хотя в дальнейшем именно борьба с масонами займет ведущее направление в его деятельности. Карьерный рост Ростопчина связывают именно с его принятием в масоны и дружбой с С. Р. Воронцовым, русским послом в Лондоне и влиятельным представителем общества вольных каменщиков.
После возвращения на родину, пребывавшую в ожидании очередной войны, для Ростопчина наступило время «неудач, гонений и неприятностей», так он назвал военную службу. До начала русско-шведской войны 1788–1790 годов он пребывал в главной квартире русских войск в Фридрихсгаме, затем под командованием Суворова волонтером участвовал в Русско-турецкой войне 1788–1791 годов, штурмовал Очаков, сражался при Фокшанах, на реке Рымник.
Любопытно, что Ростопчин сетовал на невнимание к нему со стороны начальства, выразившееся в «отсутствии почестей, которые раздавались так щедро». Но разве не большой честью для него, молодого офицера, был подарок Суворова — походная палатка прославленного военачальника. Такое отличие дорогого стоит, тем более что весьма разборчивый Суворов Ростопчина заметил и приблизил к себе. В дальнейшем пути их не раз пересекались. Только ролями они поменялись — теперь уже Суворов удостаивался особого расположения Ростопчина, ставшего главой Военного департамента во время Заграничного похода русской армии. Александр Васильевич отзывался о Ростопчине как о «покровителе», «милостивом благодетеле»[19].
По иронии судьбы именно Ростопчин в 1797 году и сообщил Суворову о его отставке: «Государь император, получа донесения вашего сиятельства от 3 февраля, соизволил указать мне доставить к сведению вашему, что желание ваше предупреждено и что вы отставлены еще 6 числа сего месяца»[20].
Во время русско-шведской войны Ростопчин, командуя гренадерским батальоном, был представлен к Георгиевскому кресту, но не получил его. Потерял он и единственного, младшего брата Петра, геройски погибшего в бою со шведами.
Звездный час Ростопчина наступил в декабре 1791 года, именно ему поручено было доставить в Петербург, самой Екатерине II, известие о заключении исторического Ясского мирного договора с турками, по которому Черное море в значительной части стало российским.
Об этом эпизоде из своей жизни Ростопчин рассказывал с удовольствием. С. Р. Воронцов рекомендовал Ростопчина своему другу канцлеру А. А. Безбородко, тот и взял молодого офицера на Ясскую мирную конференцию на бумажную, но очень ответственную работу — ведение журналов и протоколов заседаний.
Гонца, прибывшего с дурной вестью, в иное время могли и убить, а вот тот, кто приносил радостную новость, имел все шансы удостоиться монаршего благоволения, хотя мог и не иметь прямого отношения к содержанию известия. Счастливый случай произошел первый раз в жизни Ростопчина. Именно на нем остановил свой выбор Безбородко, послав его в столицу с донесением к императрице. И кто знает, сколько времени еще Ростопчину пришлось прозябать в армии, если бы не выпавшая ему удача.
В феврале 1792 года Ростопчин, по представлению Безбородко, по приезде в Петербург получил звание камер-юнкера в ранге бригадира[21]. Он состоял при посольстве А. П. Самойлова в Турции. Екатерине молодой и образованный офицер понравился, она оценила его остроумие. Не зря в мемуарной литературе закрепилось прозвище, якобы данное ему императрицей, — «сумасшедший Федька». Подобная характеристика скорее говорит об оценке личных качеств Ростопчина, а не его способностей к государственной службе, проявить которые ему удалось, служа уже не императрице, а ее сыну, засидевшемуся в наследниках, — Павлу Петровичу. Именно к его малому двору в Гатчине в 1793 году и был прикомандирован камер-юнкер Ростопчин, в обязанности которого входило дежурство при дворе.
Насколько почетной была служба у будущего императора? Ведь Павел как раз в то время сильно сомневался в своих шансах на престол, подозревая, что Екатерина передаст его своему внуку — Александру Павловичу. Сомневались и придворные интриганы. Гатчина являлась чем-то вроде ссылки, куда мать, желая отодвинуть сына подальше от трона, удалила его в 1773 году, «подарив» ему это имение.
Павел жил в Гатчине как в золотой клетке, хорошо помня о судьбе своего несчастного отца. Одинокий, повсюду чувствующий негласный надзор, обиженный матерью, оскорбленный и униженный поведением ее придворных, поначалу Павел воспринял этого доселе неизвестного, малознатного, но амбициозного, молодого офицера с опаской. Но постепенно Ростопчин начинает завоевывать расположение наследника.
Обязанности при дворе дежурные офицеры исполняли небрежно, демонстрируя этим отчужденность и неприятие деятельности Павла, убивавшего время в Гатчине то перестройкой дворца, то военной муштрой (даже собственных детей у него отобрали). Ростопчин же удивил всех усердием и старательностью в службе. Вероятно, у него вновь появился тот «пламенный порыв», с которым он поступал на военное поприще.
Ростопчину удалось внушить окружающим весомость этой службы. Однажды его порыв стал причиной сразу двух дуэлей. Вызов он получил от камер-юнкеров, которых он назвал негодяями за неисполнение ими своей службы. «Трое камер-юнкеров, кн. Барятинский, Ростопчин и кн. Голицын, поссорясь за дежурство, вызвали друг друга на поединок», — писал современник[22]. Дуэли не состоялись — скандал докатился до государыни, летом 1794 года наказавшей Ростопчина ссылкой в Орловскую губернию, в имение отца.
Ссылка имела показательный характер и во многом способствовала созданию авторитета Ростопчина как сторонника Павла. При дворе даже поползли слухи, что наследник прятал Ростопчина у себя в Гатчине, впрочем, не нашедшие подтверждения. В том же году Ростопчин женился на Екатерине Петровне Протасовой, дочери генерал-поручика и сенатора П. С. Протасова и А. И. Протасовой, племянницы камер-фрейлины императрицы Екатерины II, графини А. С. Протасовой.
Через год, в августе 1795-го, Ростопчин вернулся в столицу, окончательно утвердившись в глазах придворных как фаворит Павла Петровича. «Нас мало избранных!» — мог бы вслед за поэтом вымолвить Ростопчин. Да, близких Павлу людей было крайне мало, вот почему в скором будущем карьера Ростопчина разовьется так быстро. 1 января 1790 года его произвели в бригадиры[23].
А в ноябре 1796 года скончалась Екатерина II, освободив сыну дорогу к долгожданному престолу. Но вот что интересно: и на этот раз Ростопчин явился вестником важнейшей новости, но уже не для императрицы, а для будущего императора. Когда 5 ноября 1796 года с Екатериной II случился удар, именно Ростопчин стал первым, кто сообщил об этом Павлу. Целые сутки находился он неотлучно около наследника, присутствуя при последних минутах государыни в числе немногих избранных.
Все, что произошло в тот день, Ростопчин описал в своем очерке «Последний день жизни императрицы Екатерины II и первый день царствования императора Павла I». Так стремительно, на протяжении суток выросла роль Ростопчина в государстве. Теперь глаза придворных с мольбой устремлялись на главного фаворита нового императора. Вот уже и влиятельный канцлер Безбородко, вытащивший когда-то Ростопчина из безвестности, умилительным голосом просит его об одном: отпустить его в отставку «без посрамления». Лишь бы не сослали!
Павел, призвав Ростопчина, вопрошает: «Я тебя совершенно знаю таковым, каков ты есть, и хочу, чтобы ты откровенно мне сказал, чем ты при мне быть желаешь?» В ответ Ростопчин выказывает благородное желание быть при государе «секретарем для принятия просьб об истреблении неправосудия». Но, во-первых, поначалу следовало исправить самое главное «неправосудие», столько лет длившееся по отношению к самому Павлу; а во-вторых, у нового государя было не так много преданных людей, чтобы ими разбрасываться, назначая на второстепенные должности, и он назначил Ростопчина генерал-адъютантом, «но не таким, чтобы гулять только по дворцу с тростью, а для того, чтобы ты правил военною частью». И хотя Ростопчин не желал возвращаться на военную службу, возразить на волеизъявление императора он не посмел (должность генерал-адъютанта была важнейшей при дворе — занимающий ее чиновник должен был рассылать поручения и рескрипты государя и докладывал ему поступающие рапорты). Теперь Ростопчин мог исполнять должность генерал-адъютанта и одновременно помогать просящим, которых вскоре появилось превеликое множество.
19
21