Подвергая сомнению существование в Северо-Восточной Руси XII в. земского землевладельческого феодального боярства, мы ни в коем случае не отрицаем рациональное зерно в устных преданиях о Москве. Безусловно, в этих легендах наряду с древнейшим летописным материалом присутствуют и древнейшие устные рассказы.
Мифический земский боярин, скорее всего, на самом деле существовал, но, может быть, у Кучковичей был какой-нибудь предок, судьба которого была связана с Московским краем. Ведь в летописи Москва имеет двойное название: «Москва, рекше Кучкова». Ряд названий, связанных с этим, сохранился и позднее. «Кучкович, Кучко, Кучковитин, сказано в разных летописях. Не означает ли это: уроженец Кучкова, то есть Москвы?» – замечал еще Н. А. Полевой [Полевой 1830: 72]. Поэтому, как вполне оправданно предлагал М. Н. Тихомиров, «нет ничего невероятного в том, что легендарный Кучка был одним из вятических старшин или князьков, отстаивавших свои земли от притязаний Юрия Долгорукого»[7] [Тихомиров 1947: 14].
Лингвистические изыскания В. Н. Топорова также подкрепляют эту мысль. Во-первых, для Кучки он находит близкие языковые соответствия в балтийских языках, во-вторых, считает он, и сам конфликт с Кучкой, «видимо, одним из вятических (независимо от происхождения) старшин – мог актуализировать тему западных пределов складывающегося на северо-востоке Руси ядра будущей государственности в одной из основных ключевых точек, какой являлась Москва» [Топоров 1982: 44; 1972: 275]. Исследовательница древностей земли вятичей Т. И. Никольская, исходя из названий населенных пунктов Карачев и Тушков, предполагает, что они, как и Кучково, названы по имени вятических князьков – местной знати [Никольская 1981: 128, 172–173].
В существовании в середине XII в. у вятичей архаического уклада с племенной структурой действительно нет ничего невероятного, ибо племя вятичей дольше всех других восточно-славянских племен сохраняло свою самостоятельность, не подчиняясь Русской земле[8].
Если Кучка и другие действительно были лидерами вятических племенных группировок, как в XI в. Ходота и его сын, против которых не раз ходил Владимир Мономах, то здесь вновь можно предположить борьбу русских князей с представителями старой родовитой туземной знати – местных партикуляриев. Вновь мы являемся свидетелями устранения племенной знати насильственным путем, вновь обрисовывается социально конкретная и исторически достоверная ситуация, которую можно наблюдать по летописи в 1024 и 1071 гг.
Однако это были уже последние вспышки борьбы новой и старой знати. В дальнейшем социальные противоречия в северо-восточных землях принимают иной характер.
Итак, «боярин» Кучка вряд ли был боярином в общепринятом понимании этого термина [Фроянов 1980: 77–89]. Но есть еще одно известие, прямо касающееся нашей темы. Это версия не дошедшей до нас Раскольничьей летописи, приведенная В. Н. Татищевым. Здесь вновь появляется Кучка, но в несколько неожиданной ипостаси.
Рассказывая о княжеских делах, эта летопись под 1147 г. объясняет причину одного из военных мероприятий следующим пассажем: «Юрий, хотя и имел княгиню любви достойную и ее любил, но при том многих жен подданных часто навесчал и с ними более, нежели с княгинею, веселился, ночи сквозь на скомонех проигрывая и пия, препровождал, чим многие вельможи его оскорблялись, а младыя, последуя болше своему уму, нежели благочестивому старейшин наставлению, в том ему советом и делом служили. Между всеми полюбовницами жена тысецкого суздальского Кучка наиболее им владела, и он все по ее хотению делал. Когда же Юрий пошел к Торжку, Кучко, не могши поношения от людей терпеть, ни на оных Юрию жаловаться, ведая, что правду говорили, более же княгинею возмучен, не пошел со Юрием и отъехал в свое село, взяв жену с собою, где ее посадя в заключение, намеревался уйти ко Изяславу в Киев. Юрий, уведав о том, что Кучко жену посадил в заточение, оставя войско без всякого определения, сам с великою яростию наскоро ехал с малыми людьми на реку Москву, где Кучко жил. И, пришед, не испытуя ни о чем, Кучка тотчас убил, а дочь его выдал за своего сына Андрея. Полюбя же вельми место то, заложил град и пребыл тут строя, доколе брак Андреев совершил. Для онаго веселия звал к себе Святослава и со сыном его Ольгом. Он же, не отрицаяся, приехал и с собою привез Владимира Святославича, а Олег, сын Святославль, наперед приехал; его же Юрий одарил и дал ему пардуса. Потом приехал Святослав в день Похвалы Пресвятыя Богородицы, июлиа 28-го, и принят с великою любовию и честию. И соверша при них брак, с великим торжеством празднуя 5 дней, потом одарив Святослава, детей его и служителей, с великим довольством и любовию отпустил. Сам же по окончании веселия возвратился с детьми в Суздаль…» [Татищев 1995: 170–171].
7
Что древнее население Москвы и близлежащих сел в начальный период состояло из вятичей, свидетельствуют многочисленные археологические раскопки [Рабинович 1964: 74, 80 и др.].
8
Так, под 1152 г. сообщается об очередном походе князей на вятичей: «…и поидоша туда на Вятиче, и тако взята я…» [ПСРЛ, т. II: стб. 455]. См. также: [История Москвы 1952: 14; Рабинович 1964: 74; Никольская 1981: 286–291].