Наконец Хоан прощается со своими гостями. Звучат то русские, то французские слова. С ним можно говорить также по-английски и по-китайски — он свободно владеет и этими языками. Я вдруг вспоминаю, что этот улыбающийся человек закончил Сорбонну и получил диплом доктора за диссертацию по критике бергсонизма[5]. Ну, а какие еще у него были работы? Оказывается, Хоан вернулся на родину в самый тяжелый период первой «грязной войны» и руководил ликвидацией неграмотности в лесных деревнях освобожденной зоны.
Утром я узнала, что «отец Хо» посетил дом рабочего каучукового завода, а затем какого-то старика, которому скоро исполнится девяносто лет. После этого он наведался к заместителю ректора медицинской Академии и к работнику одного из министерств, выходцу из Южного Вьетнама…
Таковы были новогодние визиты президента — без предупреждения, без помпы, без церемоний. Визиты эти сопровождались осмотром квартиры, дружеской беседой о повседневных заботах и хлопотах простых людей, а также искренними пожеланиями Бак Хо, как называют его вьетнамцы.
Первый день праздника Тет — семейные торжества. Поскольку, как подчеркнул Конг Хоан, он подружился с моей семьей еще в Варшаве, меня тут считают старшей сестрой. Поэтому я и приглашена на обед: он такой же торжественный, как в Европе новогодний ужин.
Мы едем в предместье Ханоя. Низенькие дома с крышами из пальмовых листьев. Возле домиков сады, много пальм, раскрывших веера своих листьев прямо над головой. Маленькие пруды, густо затянутые зеленью. Издалека доносится торжествующий крик детворы: ее. первый наблюдательный пункт передает сигнал следующему посту. А там уже извещают взрослых. Разумеется, тотчас же пошли в дело петарды — они оглушительно рвутся у самых ворот дома. На сей раз это салют в честь гостьи из далекой страны Балян[6].
Домочадцы Хоана, которые знают мою семью толь ко по фотоснимкам и его рассказам, встречают меня очень радушно. Жена хозяина, By Тхи Иен, сверкая черными зубами, приглашает меня к столу и сажает рядом с собой. Она и две другие женщины, помоложе, одеты в темно-коричневые вьетнамские национальные наряды. А сын Хоана, Тай, как и отец, носит европейский костюм.
За праздничным столом, по традиции, собрались почти все близкие родственники Хоана и Иен. Вьетнам цы, которые проводят этот день вдали от близких, очень болезненно переносят разлуку.
— А как было во время войны? — спрашиваю я.
— Да как сказать… — отвечает Хоан, наполняя вином рюмки с изображением герба Варшавы — меченосной Сирены[7] — Мы и тогда отмечали Тет. Только вместо семьи — в кругу боевых товарищей.
Биография хозяина дома, известного вьетнамского прозаика и сатирика, многими фактами напоминает «Мои университеты» Максима Горького. Детство в доме отца, обнищавшего чиновника, в атмосфере традиций, консерватизма и предубеждений этой касты. Затем учеба в только что открытой школе для «туземных» детей, где преподавание велось на французском языке и где Хоану было очень плохо и грустно. Школьные годы — поровну разделенные между интернатом, квартирой родственников в Ханое и отцовским кровом в родной провинции Ьакнинь. Подрастающий мальчик отнюдь не считался преуспевающим учеником. Он сам говорит о себе: «выл я большим лентяем». Он любил наблюдать за жизнью родного селения и его людьми, постигал их обычаи и подолгу беседовал об этом с отцом. И терпеть не мог корпеть над книгами в нелюбимой школе. Разумеется, тогда ему и в голову не приходило, что эти дни прогулок по сельским дорогам и беседы с отцом впоследствии приведут его в литературу. В то время ему предстояло решить: что делать, в чем искать призвание, какую избрать профессию?
Впрочем, выбор этот был ограничен. В те времена в Тонкине — провинции французского Индокитая — местный житель мог рассчитывать лишь на должность низшего чиновника. Хоан любил детей и решил стать учителем. Закончив предназначенное только для вьетнамцев среднее педагогическое училище, Хоан получил должность в деревне. К двадцати годам он начал печатать в газетах сатирические произведения.
Спустя несколько лет Хоан стал писателем, хорошо известным не только читателям, но также… полиции и колониальным властям. Одновременно Хоан продолжал работать в школе. Короткую мирную передышку в 1945–1946 годах он использовал для участия в организации культурной жизни только что освободившегося Вьетнама. В декабре 1946 года — снова война и уход в джунгли. Затем восемь лет работы в организациях Движения Сопротивления. Длительные, полные опасностей и приключений, переезды из освобожденных зон на оккупированную французами территорию. Автор сорока книг новелл и повестей становится партийным работам ком. В те дни его встретил и описал в известной книге «Дом без стен» мой соотечественник Войцех Жукровский. Хоан жил тогда среди крестьян и солдат. Он наново постигал правду о своем народе, хотя и полагал, что хорошо знает его жизнь.
Но для разговора о вьетнамской литературе, о книгах Хоана и для военных воспоминаний у нас еще будет время впереди. А теперь пора провозгласить тост за здоровье хозяина и за Новый год, чтобы он был самым успешным. Нужно успокоить Иен, которая тревожится — по вкусу ли польской гостье вьетнамские блюда?
Стол ломится от обилия яств. Мы орудуем палочками в фарфоровых чашках, попеременно дегустируя то бань хунг — рисовое тесто, то миен — прозрачные, как желе, макароны из соевой муки. Мы обмакиваем кусочки мяса и рыбы в рыбные соусы ныок мам и ма том. Затем пробуем нем — салат из зеленых овощей, жио — маленькие паштетики и, наконец, горячие фисташки — самое вкусное блюдо. Разумеется, они тоже подаются с рисом— разварным, дымящимся, аппетитным. Попеременно наполняем рюмки то польской «зубровкой», то местной водкой жыой — более слабой, чем наша, и по вкусу напоминающей ликер. Во Вьетнаме, как, впрочем, и в других азиатских странах, нет разграничения блюд на «первые» и «вторые»: все кушанья подаются на стол одновременно. Мы понемножку пробуем все, не соблюдая никакой очередности. Но вот наконец и десерт. Мне трудно решить, что лучше: хат сен — сухое варенье из зерен лотоса, дуа — сладкая кокосовая стружка или мут сен — маленькие, обжаренные в сахаре мандарины. Не могу также определить, какой чай вкуснее — с ароматом лотоса или жасмина? Чай здесь пьют, разумеется, без сахара, чтобы он не портил вкуса.
Через открытые настежь двери видны молодые деревья. Большой сад окружает этот гостеприимный дом. Бананы тут соседствуют с кокосовыми пальмами, а на паи с бамбуком. Высоко в небо вонзилась стройная и прямая, как струна, арековая пальма. По буйно заросшей зеленью входной арке ползут листья вьюнка «су-су», закрывая продолговатые грушеобразные плоды с шероховатой кожурой. С невольным изумлением замечаю я на грядках небольшого огорода, под тенью неизвестных мне деревьев… капусту!
Город взлетающего дракона
В основном мой план пребывания в ДРВ, поездок по стране и журналистской работы согласован. Вьетнамские товарищи приняли его целиком, хотя и не без возражений. При встречах мне высказывают их все трое — Хоан, Динь и Нины На первую неделю намечены встречи в Ханое и поездки по ближайшим окрестностям. Затем отправимся по дальнему маршруту.
Динь, который сопровождал меня в праздничный день по буддийским и конфуцианским пагодам, — человек сдержанный, малоразговорчивый, с грустной улыбкой. У него двое детей. В местном Комитете культурной связи с заграницей он руководит отделом, который ведает контактами с Польшей. О его подчиненном, молодом До Зуй Нине, никак не скажешь, что он — отец шестнадцатилетнего сына. Несколько сдвинутая набекрень шляпа, цветастый шарф на шее в холодные дни, немножко задорная, немножко вызывающая улыбка — таков Нины который каждое утро ровно в семь тридцать появляется в отеле, чтобы сопровождать меня в прогулках по городу. Он отвечает также за всю «техническую» часть задуманного нами путешествия: за средства передвижения, ночлег, питание и даже за встречи с нужными людьми. Порой, когда беготня и хлопоты отнимают у Ниня слишком много времени, его выручает один из переводчиков Комитета рослый, спокойно-невозмутимый, всегда вежливо улыбающийся Кхоань, великолепно владеющий французским.
5
Анри Бергсон (1859–1941) — французский философ, апологет так называемой теории интуиции.
7
По преданию. Сирена вышла из волн Вислы с мечом в pyках, чтобы защитить Варшаву от врага.