— Да-а… — Славка, кажется, была потрясена историей книги.
Она бережно раскрыла фолиант и попыталась читать…
— «На»… «Оу»… Ничего не понятно! — нахмурившись, сказала она с обидой в голосе. — Это хоть по-нашему?
— По-нашему. Ей же пять сотен лет.
— А что здесь написано?
— Здесь написано такое, что… В общем, из-за этого её, наверное, и спрятали…
— Это что, колдовская книга? — глаза Славки снова вспыхнули. — Да?
— Точно. Это сборник древних заклятий и заговоров. Записал, должно быть, какой-то ведун, чтобы не позабывать… или наследнику передать. Очень редкая, кстати, вещь — такая книга… У нас на Руси всякие тайные знания из уст в уста передавали, писали очень редко. С грамотностью же беда была. И потом, ведь если с такой уликой поймают — сожгут без разговоров!
Славка, казалось, меня не слушала. Она смотрела в одну точку и немного раскачивалась под тяжестью раскрытой книги, а, может, под тяжестью веков, которые она в эту минуту держит перед собой…
— …А я думала, у нас не сжигали за колдовство! — пришла она в себя, наконец. — Ведь у нас же инквизиции не было?
— Инквизиции-то не было, но за такую вот книжицу вполне могли и поджарить! Чародеям всюду несладко было. Хотя вообще-то в народе всякие заговоры и обереги очень уважали, они считались даже сильнее молитв. Молитву вообще и за серьёзное дело не считали. То ли дело — меловой круг, или, там, бегущее солнце на крыше[4]… А волхвы всякие…
— Знаешь, живи я тогда… Ну, лет пятьсот назад… Я, наверное, была бы ведьмой… Или… В общем, меня бы вполне могли сжечь, — Славка наполовину прикрыла глаза и стало казаться, что в них играет пламя свечи; книгу она прижала к груди. — А ты её прочитал?
— Так… читал… — сказал я, стараясь выглядеть равнодушным.
— Ну, и как? — Славка снова вышла из мечтательного оцепенения и испытующе взглянула на меня.
— Впечатляет. Колдовство на все случаи жизни, от зубной боли до выселения нечисти.
— Здорово. Жалко, что непонятно написано… — грустно сказала она и надула губки. — Кстати, я сегодня на Вернисаж собиралась. Посмотреть и всё такое… Если тебе сегодня нечего делать, может, поедем вместе? Хочешь?
— Здорово, — обрадовался я. — Я ведь тоже собирался…
— Подожди меня, пойду, надену куртку.
Она вышла из комнаты. Я уже собирался было поставить сборник на место, но случайно взглянул на открытую страницу. Сначала я не поверил глазам. Поэтому посмотрел ещё раз. Так и есть: тынъ желѣзный вереи булатны на сто и дванадесять верстъ окомъ не окинуть глазомъ не увидѣть пропущайте огненную рѣку…
Телефонный звонок оторвал меня от мечтательных размышлений и бесплотных попыток сесть-таки за работу. Это Цейтманберг возжелал поделиться ценной информацией. Рассказать о том, что же такое случилось с Романом на самом деле.
А оказывается дело было в спонтанном смотре, который не так давно нам закатил господин начальник. Владимир Леонидович устроил нам — четырём наиболее перспективным сотрудникам — что-то вроде перекрёстного допроса: основные размеры древнерусских кирпичей, символические значения цветов в иконописи, зависимость положения пилястр по отношению к фасаду от времени постройки зданий дворцового и усадебного типа в XIX веке, и ещё масса вопросов подобного же рода.
В принципе — ничего сложного. Но был один нюанс: времени на обдумывание не полагалось. Ни секунды. Успел сразу — успел. Нет — значит, не ответил.
Разумеется, ничем кроме очередной блажи это не было и быть не могло. Но, тем не менее, господин Морских обещал сделать свои выводы из результатов.
А результаты, естественно, были печальными. На первом месте разместился мой тёзка с Цейтманберг. На втором устроились Света Ларионова и я. Ромка оказался последним. Против блиц-обстрела вопросами не помогли ни мама, ни способность пышно излагать свои мысли.
Так оказывается, показав себя так неудачно, Рома начал чахнуть, вянуть, и вял до тех пор, пока не явился к Владимиру Леонидовичу. Видимо считал, что не оправдал, не выдержал и достойно по жизни не пронёс. Там он устроил страшный и нелицеприятный скандал, при котором, кстати, и присутствовал Цейтманберг. В котором он обвинил гада Морских в сговоре почему-то именно со мной с целью освобождения его от должности. Результатом стало Ромкино увольнение, тут уж не помогла бы ни мама, ни какие еще высшие силы. А оказавшись на свободе от своих не слишком обременительных обязанностей, он и вовсе покатился.
4
Имеется в виду многолучевая свастика, весьма популярная в русской народной резьбе по дереву.