– Были ли у вас какие-нибудь знания в области навигации?
– Самые общие. Несколько раз в неделю мы плавали у берегов Сены на шлюпке, сидя, как в школе, на скамье вместе с другими столь же прилежными учениками, и познавали азы вождения в море прогулочной яхты. Мы осторожно обращались с морским компасом, исписывали цифрами и графиками блокноты. По вечерам, сидя друг против друга, мы повторяли уроки и, готовясь к экзамену, задавали друг другу каверзные вопросы. Честно говоря, я вечно ошибался в расчетах, когда нужно было определить свое местонахождение по карте, и пугался в бесчисленных морских сигналах. Все же наш доброжелательный экзаменатор вручил нам разрешение на кораблевождение, но из осторожности мы все-таки наняли профессионального моряка. Мы решили первое плавание совершить на Пасху из Неаполя: «Ризей» ждал нас там. Когда я по сходням поднялся на борт «Ризея», меня охватило разочарование. Почему он показался мне таким огромным в ангаре Вьяреджо? Теперь, когда предстояло на нем жить, я констатировал с раздражением, что едва могу повернуться в моей каюте, что туалетная рассчитана на карлика, а чтобы вытащить из глубины стенного шкафа одежду, нужно чуть ли не вывихнуть плечо. Гит и Минуш, напротив, чувствовали себя как дома в этом плавучем жилище, где все соответствовало их размерам. Они открыли новую форму существования и заражали своим энтузиазмом. Мало-помалу мое недовольство рассеялось, но все-таки мне понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к неизбежности этой тесноты. Еще и сейчас мне кажется, что мои локти вылезают за борта. Плавание в открытом море дает ни с чем не сравнимое чувство независимости, пространства, приключения! Все связи с повседневностью разорваны навсегда. Открыв какую-нибудь пустынную бухточку у берегов Сардинии или Балеарских островов, мы превращаемся в неутомимых исследователей. Мы по очереди стоим за штурвалом. Я с наслаждением купаюсь в прозрачной, отливающей бирюзой воде. Эдуар плещется рядом со мной. Дон бросается вниз с flying bridge,[36] выныривает, поднимается на него, снова прыгает и снова взбирается наверх. Минуш карабкается по склону скалы, собирает морских ежей, а Гит, не желая плавать, обозревает окружающую красоту в бинокль. Да, это были счастливейшие каникулы! И поверите ли, на «Ризее» у меня ни разу не появилось желания писать. Как обычно, я погружаюсь в грезы, предаюсь мечтам о будущих романах, мысленно жонглирую своими персонажами.
Нередко друзья присоединяются к нам и разделяют с нами удовольствия новоиспеченных мореплавателей. Когда Клод Мориак впервые увидел наш кораблик, он бросил, прищурив глаза: «Легкое и живое перо!» Наш «Ризей» и правда был легким и подвижным!
Но увеселительное плавание таит в себе и немало разочарований: погода расстраивает половину самых скромных проектов. Так, однажды мы предвкушали, как насладимся днем посреди моря на широте Майорки в компании Мишель Моруа и ее мужа Робера Накэ, проводившими отпуск в испанской деревушке недалеко от нашего порта приписки. Встреча была назначена по телефону на послезавтра. Небо ослепляло голубизной, море гладкой маслянистой поверхностью, дул легкий бриз. Казалось, все в природе сговорилось сделать нашу встречу удачной. Увы! В назначенный день поднялся ветер, облака затянули горизонт, волны бились о берег. Когда Мишель Моруа и Робер Накэ приехали в порт, буря бушевала вовсю. Не могло быть и речи о том, чтобы выйти в море. Да и на набережной оставаться унизительно! Посовещавшись, мы решили встать на рейд в нескольких кабельтовых от места, где была пришвартована яхта, и там помокнуть. Но даже и там судно качало и болтало. Мы поспешно позавтракали, придерживая вырывавшиеся из рук тарелки, нас окатывали серо-зеленые волны, обдувал ураганный ветер; волнение усиливалось, и мы отступили перед стихией: подняли якорь и вернулись на место стоянки под защиту пирса.
А как забыть о бесконечных технических неполадках, которые происходили на борту? То и дело выходили из строя насос или генератор, инжекторы, фильтры, воздуходувные решетки и бог знает что еще. И при этом считалось, что неисправности на корабле в порядке вещей и мы находимся еще в привилегированном положении по сравнению с большей частью любителей мореплавания. Не будучи механиком, я, не понимая причин этих поломок, перекладывал на специалистов ремонт всей этой техники. К счастью, наш матрос был мастер на все руки, да и Гит умела работать руками. Я же не способен был забить гвоздя, не расплющив себе палец, и восхищался ее умением починить лампу, обнаружить короткое замыкание или подтянуть ослабевшие шнуры на шторах. Нередко я говорю себе, что без Гит мне бы не пришло в голову обзавестись кораблем. Она вносит в мое размеренное существование фантазию, неожиданность. Она – двигатель моих дней, но двигатель, готовый взорваться. Миниатюрная, изящная, с тонкими чертами лица и задумчивым взглядом темных глаз, она, кажется, рождена сочинять жизнь, как я – сочинять романы. Ее начинания меня удивляют, мешают мне, нарушают мой покой, я протестую, потом позволяю себя убедить и вкушаю редкое наслаждение свернуть на некоторое время с моего привычного пути.
Как бы там ни было, исчерпав радости мореплавания, мы продали «Ризей»: слишком дорого обходились его содержание и ремонт. Вместо него мы купили небольшую квартиру на вершине горы д’Арбуа, возвышавшейся над Межевом. Радости моря сменились радостями снега. Гит, когда-то великолепная лыжница, вышла на лыжню осторожно: в молодости она, катаясь на лыжах, получила серьезную травму, повредив позвоночник. Все же она увлекла Эдуара на лыжную трассу. Затем, когда ученик ее превзошел, – а это был уже взрослый восемнадцатилетний парень, – она навсегда оставила занятия спортом. Эдуар как безумный носился по заснеженным склонам в компании своих сверстников. Его радость оправдывала приобретение нами жилища посреди этого величественного и безмятежного ландшафта. Что до меня, то после нескольких бесплодных попыток я запихал лыжи подальше в шкаф. Мне больше нравилось без устали бродить по занесенным снегом тропинкам. Шагая размеренным шагом, полной грудью вдыхая живительный горный воздух, окидывая взглядом молчаливую снежную пустыню, я не переставая думал о своих персонажах. Они сопровождают меня, разговаривают со мной, не переставая удивлять меня здесь так же, как и в долине Луарэ. Мое зимнее уединение населено их присутствием.
Вернувшись домой, я лихорадочно записываю мысли, которые пришли ко мне во время прогулки. Вторую половину дня я посвящаю писанию. Вечером, случается, я читаю Гит и Минуш то, что придумал за день. Минуш некоторое время назад рассталась с мужем. Развод прошел без шума. После развода к ней пришло второе дыхание. Она очень близка со своим сыном. Они образуют пару вечно ссорящуюся, ревнивую и веселую. Их взаимная привязанность согревает Гит и меня и поддерживает нас. Благодаря им мы постоянно общаемся с молодежью, знаем ее заботы и мечты.
Я забыл вам сказать, что все мы очень любим животных. Собаки и кошки всех видов и всех пород проходят одна за другой через наше существование. Сейчас у нас живут две кошки. Один – великолепный зверь по имени Ромео, тигриной окраски, с густой шелковистой шерстью, королевским обликом и завораживающим взглядом, послужил моделью для кота – героя моего романа «Насмешка». Другой – обычный черно-белый кот, еще недавно трогательная дружба связывала его с нашей собакой Ирвином. Они с удовольствием обнюхивали друг друга и спали всегда вместе. Ирвин – небольшой брюссельский гриффон, лохматый, с бородкой веером и сплюснутым носом. Морда у него совсем человечья, и, когда он устремляет на меня взгляд больших круглых глаз, у меня возникает впечатление контакта с иным миром. Он нежен, быстр, игрив и забавен в выражении своих чувств. Он похож на мужика в миниатюре. Он обожает Гит и ни на шаг от нее не отходит, он состарился, ослеп и недавно умер от сердечного приступа. И Гит, и я еще не пришли в себя после его ухода. Привязываешься к живому существу и заранее готовишь себе горести в будущем. И при этом нельзя жить, не отдавая тепло своей привязанности людям ли, животным ли, которые вас окружают.