– Может быть, моего мужа убили, – повторяла она все время. – Что мне делать, если он убит?
– Я тебя понимаю, – говорила я, – у меня тоже был когда‐то любимый муж, и я потеряла его.
– Разве ты не любишь своего мужа, вождя кроу? – удивилась она.
– Он мне не муж, – ответила я, – я его раба.
Мы пошли к реке, умылись и вернулись на опушку, где можно было выглядывать из зарослей, и там сели. Моя спутница начала плакать.
– Если они не вернутся сюда, – говорила она, – если их всех убили, что мы будем делать?
Я уже об этом думала и сказала ей, что далеко к востоку отсюда, на берегах Большой реки, живет мое племя и что я пойду вдоль русла, пока не найду своих. Ягод вокруг много, можно ловить кожаной петлей живущих в кустарнике кроликов. У меня были кремень и огниво, чтобы разводить огонь, и я не сомневалась, что смогу совершить далекое путешествие, если ничего не случится. Но мне не суждено было даже попытаться. После полудня мы увидели двух всадников, ехавших по берегу реки Скалистого Мыса. Время от времени они останавливались, слезали с лошадей и осматривали берег: они ловили капканами бобров. Мы заползли обратно в середину зарослей, перепуганные, едва осмеливаясь дышать. В кустах дикой вишни, изрезанных широкими тропами, протоптанными бизонами, негде было по-настоящему спрятаться. Что, если трапперы зайдут сюда? Так и вышло; они наткнулись на нас. Один схватил меня, другой мою спутницу. Они заставили нас сесть на лошадей и привезли в свои палатки. Все жители лагеря столпились вокруг, чтобы поглядеть на пленниц. Для меня это уже было не ново, и я просто смотрела на них, но моя подруга накрыла голову плащом и громко плакала.
Мы попали к племени блад из черноногих. Я не понимала их языка, но могла говорить руками (язык жестов) [14]. Человек, взявший меня в плен, начал задавать мне вопросы. Потом он рассказал мне, что люди его племени захватили врасплох военный отряд, пытавшийся ночью пробраться в лагерь, убили четверых и гнали остальных до оврагов реки, где те сумели ускользнуть в глубокие темные лощины.
– Был ли один из убитых, – спросила я, – высокий человек в ожерелье из когтей медведя гризли?
Индеец сделал знак, означающий “да”.
Значит, мой вождь кроу мертв. Не могу передать, что́ я почувствовала. Он был добр ко мне, очень добр. Но он или те, кто был с ним, убили моего молодого мужа. Этого я не могла простить. Я подумала о пяти женах вождя. Они не пожалеют о нем, ведь весь огромный табун лошадей принадлежит теперь им. Они будут рады, если я тоже не вернусь обратно.
Ты видал Глухого, индейца из племени блад, который сегодня приходил поговорить со мной. Я прожила в его палатке много лет. Он и его жена были очень добры ко мне. Прошло некоторое время, и я уже могла думать о своем племени без слез; я решила, что уже никогда больше не увижу своих. Меня больше не называли рабой и не заставляли трудиться за других. Глухой говорил, что я его самая молодая жена, и мы со смехом вспоминали, как он взял меня в плен. Я стала его женой и жила счастливо.
Так шли зимы, и мы старели. Однажды летом, когда мы пришли за покупками в форт Бентон, я встретила здесь подругу, которая приехала на огненной лодке (пароходе) к своему сыну. Это был счастливый день, так как в детстве мы играли с ней вместе. Она тотчас же отправилась к Глухому и стала просить его отпустить меня жить с ней; он согласился. И вот я здесь, на старости лет живу счастливо, в довольстве. Глухой часто приходит поговорить с нами, выкурить здесь трубку. Мы были рады его приходу сегодня, и, отправляясь домой, он унес с собой много табаку и новое одеяло для своей старухи-жены.
Ну вот, сын мой, я рассказала тебе длинную историю, и уже давно наступила ночь. Ложись спать, тебе ведь завтра рано вставать на охоту. Женщина Кроу разбудит тебя. Да, так меня прозвали черноногие. Раньше я ненавидела это имя, но потом привыкла к нему. Со временем мы ко всему привыкаем».
Глава VII
Белый бизон
Однажды вечером во второй половине января во всех трех больших лагерях царило большое возбуждение. Несколько охотников пикуни, только что вернувшихся из длившейся несколько дней охоты в прерии к северу от реки, видели там белого бизона. Новость быстро распространилась по лагерям; отовсюду на торговый пункт шли индейцы за порохом, пулями, кремнями, пистонами, табаком и разными другими товарами. На завтра намечался выход охотничьих отрядов из всех трех селений, и люди спорили, какому племени достанется шкура белого животного. Каждый, конечно, держал пари за свое племя. Почти все индейцы считали бизона-альбиноса священным, собственностью Солнца. Когда убивали белого бизона, шкуру его всегда великолепно выделывали. В ходе ближайшего празднества в священной палатке шкуру с большими церемониями приносили в дар Солнцу, вешая ее выше всех других приношений на центральном столбе постройки. Там шкура и оставалась, постепенно сморщиваясь и разваливаясь на куски. Военные отряды других племен, проходя через покинутую стоянку, не прикасались к белой шкуре, опасаясь навлечь на себя гнев Солнца. Считалось, что человек, убивший белое животное, удостоен особой благосклонности Солнца, – и не только он, но и все племя, к которому он принадлежит. Выделанная белая шкура никогда не продавалась. Никто, добывший шкуру животного-альбиноса, не мог хранить ее дольше, чем до ближайшего празднества в священной палатке, большой ежегодной религиозной церемонии. Однако знахарю разрешалось брать обрезки, полученные при подравнивании краев, и использовать их для завертывания магических трубок или в виде головной повязки, которая, впрочем, надевалась лишь в торжественных случаях.
14
Племена прерий говорили на множестве различных диалектов. Чтобы иметь возможность общаться между собой, они создали и широко применяли так называемый язык жестов, в котором каждое движение рукой имело вполне определенное значение.