Тут и я вмешался:
— Палата для тифозных!
Его сиятельство перевел свой взгляд на меня:
— Ты думаешь…
— Конечно! — воскликнул я. — Все сходится. Любовница Кальберга работала в тифозном отделении, а уж оно-то никогда не пустовало. И то, что с трупами помех не возникало: что-то мне подсказывает, что в больнице — во всяком случае, низший ее персонал — только вздохнули с облегчением, когда барон кому-то предложил услуги санитара.
Саевич:
— Но следы пожара?
— Но вы же сами сказали, что вы — не прозектор!
— Да, но не обливали же их керосином, чтобы поджечь!
— О… об…
Мы резко обернулись к дивану, на котором, отдыхая от праведных трудов, доселе почти беспробудно спал доктор. Михаил Георгиевич приподнялся на локте. Его глаза были затуманены, выражение лица — слегка идиотическим. Но его вопросы и ответы нас потрясли:
— Кого обливали керосином? — спросил он, но не так, конечно, а еле шевеля языком: для общего удобства я здесь и далее его речь привожу в человеческом виде.
— Трупы, — ответил Можайский.
— Зачем?
— Чтобы придать им вид побывавших в пожаре.
— Прозектора так не провести.
— А кого-то другого?
— Можно.
— Вид у них будет страшный?
— Еще какой!
— В чем это будет выражаться?
— Если тело облить горючей жидкостью — да хоть тем же керосином, — и если жидкость эта достаточно легка[27], при поджоге выгорят поверхностные ткани: эпидермис…
— Кожа?
— Ее часть.
— Опознать такое тело можно?
— Кто его должен опознать?
— Родственники.
— Не всегда.
— От чего это зависит?
— От площади выгорания и наличия или отсутствия каких-то особых примет вне выгоревших поверхностных тканей.
— Значит ли это, что при желании такое тело можно выдать за тело другого человека?
— Родственникам выдать?
— Да.
— Значит.
— Думаю, — Можайский подвел итог, — с этим все ясно.
— Но помилуйте! — Саевич. — Да как же возможно, чтобы никто в больнице такого не заметил? Как можно незаметно поджигать трупы?
— Доктор?
Михаил Георгиевич:
— Ничего особенного. Только запах.
— То есть?
— Выгорание происходит быстро: раз — и готово. Только запах остается, если жечь в помещении и если помещение не вентилируется.
— А если вентилируется?
— Запах уйдет.
— Как быстро?
— Зависит от типа вентиляции. Лучше всего, если вентиляция принудительная, с механическим побуждением.
— В больничной покойницкой вентиляция, конечно же, есть?
— Разумеется. И не только в больничной, но и во всякой. Иначе нельзя.
— И какого же она типа?
— Как раз принудительного.
— С механическим побуждением?
— Теперь — да.
— Что значит — теперь?
— Такая вентиляция — сравнительное новшество. Придумана она была еще в тридцатых годах минувшего уже столетия — Саблуковым[28], — но признание и распространение получила только теперь. Покойницкие недавно стали переоборудовать. Раньше как-то и без такой вентиляции обходились.
— В целом, понятно. Лично у меня вопросов больше нет.
Можайский обвел нас взглядом, как бы вопрошая: у нас-то еще вопросы остались?
— Мне тоже понятно.
— И мне.
— И мне…
Только Саевича все еще гложило какое-то сомнение, но, как оказалось, относилось оно не к разъясненным доктором вопросам, а к собственному положению:
— Получается, все меня обманули! — едва ли не плачущим тоном выговорил он и замкнулся в себе.
Никто из нас не бросился его утешать: нам и своих забот хватало.
Последовало довольно тягостное молчание, когда каждый из нас обдумывал услышанное и старался свыкнуться с новым поворотом в и без того омерзительном деле. Один лишь доктор, похоже, не обдумывал ничего. Внеся свою — ловко, надо сказать, подсунутую — лепту, он завалился обратно на подушку и снова погрузился в объятия Морфея.
Текли минуты.
Инихов нервно курил сигару, пуская неровные кольца дыма.
Кирилов поглаживал усы.
Можайский прохаживался по гостиной, заложив руки за спину и слегка ссутулившись.
Вадим Арнольдович достал из кармана памятную книжку и, сверяясь с какими-то записями в ней на одних страницах, что-то вычеркивал карандашом — или отчеркивал? — на других.
28
28 Александр Александрович Саблуков (1783–1857) — генерал-лейтенант, инженер, изобретатель центробежного вентилятора и центробежного воздушного насоса, впервые примененных для вентиляции рудников и минных хранилищ. Позже они легли в основу систем приточно-вытяжной вентиляции и в других помещениях. С конца 19-го — начала 20-го веков получили всемирное распространение.