Клейгельсъ[5]
Николай Васильевич эмоционален, но прав по существу. Ужас произошедшего не должен помешать становлению команды и не должен быть предан широкой огласке. Прошу Вас[6] лично за этим проследить.
Ни(неразборчиво)[7]
Сказанное Михаилом Фроловичем потрясло всех нас, но к обсуждению не привело: обсуждать было нечего. Никто из нас не знал, что могли бы значить загадочные намеки в предсмертной записке Ильи Борисовича, не говоря уже о том, как получилось, что адресована она была генералу Самойлову! Впрочем, одно-два соображения все же были высказаны, особенно Гессом: Вадим Арнольдович основывался на собственном опыте беседы с Молжаниновым. Но если Вы, любезный читатель, не возражаете, эти догадки, как и саму беседу, я помещу существенно ниже: вслед за рассказом Митрофана Андреевича. Возможно, это несколько расстроит последовательность изложения, но зато окажется ближе к тому, что на самом деле происходило в моей гостиной.
А происходило следующее.
Михаил Фролович, вполне насладившись произведенным эффектом, был, тем не менее, вынужден сделать очевидно унизительное признание:
— Вы, господа, понимаете: обнаружив такую предсмертную записку, я должен был ехать на Фонтанку[8], причем незамедлительно. Позвонив судебному следователю и оставив Висковатова в обществе прибежавшего на свист городового, я сел в уже приведенную надзирателем коляску, и мы покатили. Путь не сказать что был очень близким: времени поразмышлять у меня хватило. Но размышления эти как-то не слишком продвинули меня вперед. Поэтому к прибытию в Министерство я больше запасся вопросами, нежели имел ответов на них.
В Министерстве, однако, меня не приняли, направив в Канцелярию на Пантелеймоновской[9]. Пришлось ехать туда. Но и там я только потерял время: после нескольких минут показной суеты мне рекомендовали отправиться в Департамент полиции[10], где, по словам канцеляристов, и находились нужные мне люди. Хорошо еще, лишь через двор и пришлось перейти! И что же вы думаете?
— Опять развернули?
— Именно, Митрофан Андреевич! Именно!
— Куда же на этот раз?
— На Фурштатскую[11], в Главное Управление отдельного корпуса жандармов!
— Это еще вполне логично.
— Может быть. Но я уже устал от беготни. Как-никак, а у меня и ночь была бессонной… — Чулицкий покосился на Можайского, — и с самого утра я только и делал, что носился туда-сюда, туда-сюда…
— Сочувствую! — Кирилов погладил усы.
Мне показалось, что этим движением Митрофан Андреевич прикрыл невольную улыбку. Так, вероятно, показалось и Чулицкому, потому что он, перестав коситься на Можайского, с подозрением воззрился прямо на брант-майора.
Однако выражение лица Митрофана Андреевича было уже совершенно серьезно:
— Так что же на Фурштатской? — спросил он, бестрепетно глядя на хмурого Чулицкого.
— О, — воскликнул тогда Михаил Фролович и даже побагровел от неприятного воспоминания, — если раньше я думал, что унижение — это когда тебя, подобно волану для бадминтона, переадресовывают из одного кабинета в другой, из здания в здание, то теперь я понял, что был глубоко неправ.
— Вы меня пугаете!
— А вы послушайте!
— Да?
Михаил Фролович прищурился:
— Вышел ко мне этакий ухарь в чине поручика… морда — во! Глазки пустые, на губах ухмылочка, руки едва ли не за ремень заложены.
«Что вам?» — спросил он без всяких «здравия желаю», «ваше высокородие», отдания чести и прочих подобных политесов. Вот так: «что вам?» И чуть ли не сплюнул, собака!
Я, понятное дело, дал хаму укорот, да куда там! Он только шире ухмыльнулся и повторил вопрос: чего, мол, мне нужно… «Откуда же тебя поперли, дорогуша?[12]» — подумал я и вынужден был смириться.
— К Самойлову!
«Не положено!»
— Чулицкий! — рявкнул я. — Начальник Сыскной полиции!
«Да хоть черта подземной канцелярии! Не положено и всё тут!»
И улыбается, и улыбается…
«Ах, вот ты как…» — мысленно произнес я и схватил наглеца за портупею, дернув на себя так, что он мигом оказался в моих объятьях:
— Смирно стоять! Кругом! Под трибунал! Распустились!
Но гад мгновенно вырвался, отскочил на шаг, поправил ремни и… припустился прочь.
— Куда?! — закричал я вслед, но молодчик уже скрылся в одном из кабинетов.
Тогда я пошел наугад. Но уже через минуту меня окружили высыпавшие невесть откуда жандармы. Они оттеснили меня к стене, причем поручик тот, тоже оказавшийся среди них, размахивал — ни много, ни мало! — внушительных размеров револьвером и громче всех требовал свалить меня с ног, связать и сволочь в камеру: камеры ведь тут же, под боком, находились!
5
5 Николай Васильевич добился своего. Спустя всего несколько лет (впрочем, сам Николай Васильевич тогда уже вышел в отставку), в одной из петербургских газет появился восторженный и при этом совершенно искренний отзыв о пожарной службе:
…
9
9 Ныне улица Пестеля. По адресу Пантелеймоновская, 9 находились одновременно Канцелярия министра внутренних дел и Штаб отдельного корпуса жандармов.
12
12 Михаил Фролович намекает на негласные обстоятельства формирования жандармских корпусов: из переведенных — часто по неблаговидным причинам — офицеров гвардии.