Въ ту самую минуту, когда Филиберъ Коммерсонъ собирался уѣзжать, молодой слуга, Баре, по прозванію Боннфуа (чистосердечный), неотлучно бывшій при немъ въ теченіи двухъ лѣтъ и нѣсколько ознакомившійся съ растеніями и гербаріями, сталъ умолять его взять его съ собой. Коммерсонъ долго колебался, но наконецъ согласился. Годъ спустя, на Таити, Баре Боннфуа, пользовавшійся не смотря на свою сдержанность, общей любовью на кораблѣ, встрѣтился съ туземцами, которые вдругъ закричали: «Это женщина!» Баре-Боннфуа убѣжалъ, но случившееся, дошло до ушей Бугэнвилля и тогда слуга или, вѣрнѣе, служанка Коммерсона принуждена была сказать истину:
— Я знала, оправдывалась она, какимъ опасностямъ я подвергала себя; но я — сирота и полюбила науку.
Баре-Боннфуа осталась вѣрнымъ слугою. Ее простили. Она продолжала исполнять обязанности ассистента при Коммерсонѣ, который выказалъ уваженіе къ ней, посвятивши ей новое растеніе подъ именемъ баретіи: «Образъ Діаны колчаноносицы, говорилъ онъ о ней, и мудрой и строгой Минервы!»
Въ Ріо-де-Жанейро, въ Буэносъ-Айресѣ Коммерсонъ собралъ настоящія богатства. Послѣ двадцати одномѣсячнаго плаванія, проѣхавши десять тысячъ льё со времени своего выѣзда изъ Рошфора, онъ прибылъ на Иль-де-Франсъ, гдѣ его удержалъ извѣстный интендантъ колоніи Пуавръ. Французское правительство поручило натуралисту продолжать работы на Мадагаскарѣ. «Какая удивительная страна! писалъ онъ своему другу Лаланду. Она заслуживаетъ вниманія не одного странствующаго наблюдателя, но цѣлыхъ академій».
Собравши богатую жатву растительныхъ сокровищъ на Мадагаскарѣ, Коммерсонъ въ 1771 году вернулся на Иль-де-Франсъ. Онъ сталъ приводить въ порядокъ научный матеріалъ, собираясь во Францію, чтобы вкусить отъ плода своихъ трудовъ. Академія наукъ призывала труженика въ свои нѣдра, но утомленіе и чрезмѣрная дѣятельность разрушили его здоровье. Въ день своего избранія въ члены академіи Коммерсонъ былъ уже мертвъ. Онъ умеръ за недѣлю до этого на Иль-де-Франсѣ, 21 марта 1773. За нѣсколько мѣсяцевъ онъ чувствовалъ приближеніе кончины. Слѣдующія строки, взятыя изъ послѣднихъ писемъ его къ своему шурину, звучатъ какъ эхо раздирающей скорби:
«Если я умру, то поручаю вамъ моего сына, а себя самого вашимъ молитвамъ… Прошу васъ тысячу и тысячу разъ, напишите мнѣ что нибудь о моемъ сироткѣ! Мнѣ кажется, что его уносятъ отъ меня все дальше и дальше и что я стараюсь наслаждаться воспоминаніемъ о немъ въ послѣдній разъ».
Коммерсонъ оставилъ послѣ себя для того, чтобы оплакивать его, двухъ свидѣтелей своей агоніи, двухъ друзей, двухъ прежнихъ сотрудниковъ, рисовальщика Жоссиньи и вѣрную Баре-Боннфуа, доставившую въ музей коллекціи несчастнаго натуралиста.
«Коммерсонъ, говорилъ Кювье, былъ человѣкъ неутомимо дѣятельный и глубоко свѣдующій. Если-бы онъ самъ обнародовалъ свои наблюденія, то занялъ бы одно изъ первыхъ мѣстъ въ ряду натуралистовъ… Нельзя не скорбѣть о той небрежности, съ какой отнеслись къ его коллекціямъ; потому-что если-бы изъ нихъ тотчасъ-же извлекли пользу, Франція еще тогда бы стала страною, наиболѣе способствовавшей прогрессу естествознанія. Работы Коммерсона необыкновенны. Удивительно, какъ одинъ человѣкъ могъ сдѣлать такъ много въ такое короткое время и въ такой жаркой странѣ. Ничего не можетъ быть труднѣе, какъ разсѣкать въ тропическихъ странахъ рыбъ; однакоже Коммерсонъ отдавался этому занятію съ безпримѣрной ревностью»[5].
Мы не можемъ говорить о великихъ подвигахъ, на которые вдохновляютъ естественныя науки, не остановившись на Викторѣ Жакмонѣ, этомъ неподражаемомъ умѣ, гдѣ грація и нѣжность соединились съ мужествомъ, настойчивостью, любовью къ знанію, этомъ молодомъ человѣкѣ, умершемъ всего на тридцать первомъ году, вдали отъ дома, къ которому онъ былъ такъ привязанъ, вдали отъ родныхъ, боготворившихъ его. Жакмонъ высадился въ Калькуттѣ 5 мая 1829 г.; онъ хотѣлъ изслѣдовать страну, составлявшую въ то время для науки еще загадку. Три съ половиною года путешествовалъ онъ по низменнымъ равнинамъ Индіи и по ея гористымъ мѣстностямъ, затѣмъ прибылъ въ Кашмиръ и направилъ свой путь къ долинамъ и высотамъ Гималайскихъ горъ. Кому неизвѣстна въ настоящее время изъ писемъ Жакмона эта удивительная эпопея натуралиста Парижскаго Музея, который, получая годичнаго содержанія всего шесть тысячъ франковъ, вдругъ очутился въ вихрѣ пышной жизни расточительныхъ иностранцевъ, посѣщалъ дворцы государей порабощенной Индіи и ухитрялся вести себя среди этой азіятской роскоши такъ, чтобы не ронять достоинства французскаго имени? Кто не читалъ разсказовъ, ставшихъ безсмертными, благодаря его письмамъ, сценъ, набросанныхъ имъ прелестнымъ слогомъ, гдѣ поражаешься одинаково блескомъ таланта и зрѣлостью ума?
5
Lalande.