Выбрать главу
Зима прокашляла последнюю простуду, И грустный след ее сметается повсюду. Надолго сгладились узоры на стекле, Снега растаяли в нахлынувшем тепле, И светлая весна сошла на землю Божью.[9]

Согретый этими строчками, он поплотнее укутался в свои лохмотья и задремал.

В тот же день, на закате

Фирма «Романт», специализирующаяся на производстве парфюмерии и косметики, не поскупилась. Просторный холл, где прежде хранили заказы, освободили и украсили разноцветными гирляндами. На буфетных столах, застеленных скатертями, расставили подсвечники. А на стене красовался транспарант с надписью:

Да здравствует Бенуа Маню!

Мы благодарны ему за долгую и верную службу!

Тут собрались управляющие предприятием, мрачные и торжественные, словно гробовщики на похоронах, одетые в одинаковые черные костюмы; у всех были одинаковые бакенбарды, а из-под одинаковых цилиндров выглядывали седеющие волосы. Несмотря на разницу в росте и телосложении, они казались братьями, семьей, единым целым. Сложно было представить, что у кого-то из них могут быть собственные мысли или свое, отдельное мнение. Сейчас их неподвижность и сплоченность выражала одну идею: Бенуа Маню должен нас покинуть, это неизбежно, alea jacta est![10]

Остальные служащие, сгрудившиеся в сторонке, были одеты не так строго и держались непринужденней. Поглядывая на бутыли игристых вин и сдобные булочки, щедро оплаченные дирекцией, каждый думал, как лучше ко всему этому подступиться. Речь главного управляющего никого из них не интересовала.

— Друзья мои, мы собрались здесь сегодня, чтобы проводить на заслуженный отдых нашего доблестного сотрудника, на протяжении долгих лет много делавшего для процветания компании. Так давайте воздадим должное его преданности и…

Старик вдруг затрясся от приступа кашля и не мог произнести ни слова; один из коллег бросился к нему со стаканом игристого вина, которое, увы, не помогло (управляющий чуть не захлебнулся, пытаясь сделать глоток), — а многие тем временем восприняли его жест как приглашение к угощению и ринулись к буфету. Остальные пытались их остановить, но безуспешно: их призывы напоминали рев осла при виде полчища саранчи. Наконец главному управляющему удалось справиться с кашлем, он отдышался и продолжил:

— …И пусть отныне мсье Маню, отдыхая от забот, наслаждается заслуженным покоем.

Кто-то тихо, но отчетливо сказал: «Аминь». Последовала пауза, во время которой оголодавшие служащие с бешеной скоростью поглощали закуски.

— Благодарим вас, мсье Маню, — в заключение сказал управляющий, — эффективность вашей работы превзошла все наши ожидания!

Раздались жидкие аплодисменты. Управляющий после паузы извлек из кармана футляр — ему не сразу удалось его нащупать, так как он затерялся между носовым платком, табакеркой и зажигалкой, — и продемонстрировал коллегам.

— Административный совет по такому случаю заказал в честь мсье Маню серебряную медаль. На лицевой стороне выгравирован его профиль, а на реверсе — витой флакон и ветка мимозы, в память о нашем первом успехе, духах «Мимозетт». Позвольте вручить вам медаль, мсье Маню!

Под звуки трубы из группы сотрудников выбрался человек в поношенном шевиотовом костюме. Нос, похожий на клюв попугая, глубоко запавшие глаза, незаметный рот, подбородок с ямочкой. И все это окружал нимб из взлохмаченной, с проседью, шевелюры. Бенуа Маню поправил пенсне, слушая дрожащий голос управляющего:

— Дирекция, президент и служащие говорят вам…

— … идите к черту! — вновь встрял записной остряк, но оратор пропустил эту колкость мимо ушей и громогласно закончил:

— Вы — наша гордость!

Вновь раздались жидкие аплодисменты. Бенуа Маню решил, что ему, видимо, следует взглянуть на медаль, что он и сделал, поблагодарив всех легким кивком головы. В левую руку ему вложили футляр, а правую лихорадочно пожали.

— Речь, речь! — проблеяла высоченная дама в желтом платье, заговорщически посмотрев на свою соседку, коротышку в розовом.

Бенуа Маню взглянул на коллег, среди которых у него не осталось ни единого друга, и невнятно пробормотал:

вернуться

9

Жан Ришпен. Идиллия бедных. Из сб. «Песнь оборванцев». Пер. С. Андреевского.

вернуться

10

«Alea jacta est» (лат.) — «Жребий брошен». Так якобы сказал Юлий Цезарь, пересекая реку Рубикон.