Кроме сконов, Банти приготовила несколько блюд сэндвичей с ветчиной (ветчину любезно предоставил Уолтер, мясник-ловелас), кокосовые мадленки, «ламингтоны», «розанчики с карамелью» («весьма изысканно!»), не говоря уже о блюде под названием «пикканинни» (австралийском!) и «лепешках-смуглянках» — последние два, очевидно, в честь наших младших братьев из Содружества наций. Вся выпечка едва заметно отдает прогорклым маслом, слишком долго пролежавшим в новеньком холодильнике Банти «Фриджидейр» («Все, что меньше, — недостаточно велико!»), еще одном утешительном подарке Джорджа. Кроме того, Банти приготовила булочки с колбасным фаршем, тетя Глэдис принесла огромный пирог со свининой, а тетя Бэбс — два флана, один с красиво уложенными консервированными персиками и вишнями в сиропе, другой с консервированными грушами и виноградом. Пироги тети Бэбс вызывают у собравшихся восторг и зависть. Банти думает, что сестре просто делать нечего, раз у нее есть время на выпечку таких идеальных, безупречных кругов. «Неизвестно, как она крутилась бы, будь у нее столько же детей, сколько у меня», — думает Банти, добавляя в кучу последний скон. Банти как та старушка из стишка, что жила в башмаке «с оравою детей — что ж делать с ними ей?».
— Народу набилось, как в калькуттской «черной дыре»,[11] — говорит она Джорджу, который заходит в кухню в поисках запасов бурого эля. — И детей слишком много, — добавляет она, подумав; как будто существуют нормативы, ограничивающие число детей на семейных сборищах.
Нас действительно много. Одна из этих детей — я. Я лавирую под ногами у взрослых, как гончая на собачьих соревнованиях. Я здесь и там, я повсюду. Не знаю, как я умудряюсь передвигаться с такой быстротой: вот я стою у телевизора, а секунду спустя уже несусь по коридору в кухню. Если моргнуть, то, пожалуй, покажется, что меня две. Может быть, у меня, как у той китайской куклы, колесики вместо ног. Но вообще я очень развита для своих лет. Люди вечно смотрят на меня с подозрением и спрашивают Банти: «Она очень развита для своих лет, верно?» — «Эта-то? Да, она точно умная слишком», — подтверждает Банти.
Наш список гостей, пришедших на коронацию, не такой длинный, как у королевы. Во-первых, нам некого пригласить из стран Содружества, хотя, по слухам, тетя Элиза дружит с супружеской парой с Ямайки — эта тема занесена Джорджем в список строжайших табу (тетя Элиза — его невестка, жена его брата Билла). Среди прочего нам запрещено говорить об операции тети Мейбл, о руке дяди Тома и о хилости Адриана. Дядя Том нам не дядя, он приходится дядей Банти и тете Бэбс, а сегодня его пригласили, потому что ему некуда деваться — тетя Мейбл в больнице, где ей делают неназываемую операцию. (Рука у дяди Тома деревянная — копия той, которую ему оторвало давным-давно.) Адриан — наш двоюродный брат, единственный сын дяди Клиффорда и тети Глэдис, и мы не знаем, хилый ли он, так как у нас нет других знакомых десятилетних мальчиков для сравнения. Адриан притащил своего пса-боксера Денди, и я думаю, что размер тугих тестикул пса, торчащих меж задних лап, — еще одна запретная тема для разговора. Денди с его ростом как раз удобно сбивать меня с ног, что он и проделывает регулярно к большому веселью Джиллиан и Люси-Вайды.
Люси-Вайда — наша двоюродная сестра, дочь тети Элизы и дяди Билла (Банти с большим удовольствием не приглашала бы никого из родни со стороны Джорджа). Тетя Бэбс тоже привела мужа, дядю Сиднея — кроткого и бодрого человека, которого мы очень редко видим. Зрители, смотрящие репортаж с коронации, постоянно делятся на фракции и партии то одним, то другим манером. Самое популярное разделение — самое древнее, на мужчин и женщин. Все собравшиеся приходятся какой-нибудь родней друг другу, кроме Денди и миссис Хейвис, соседки Нелл, совсем одинокой (у нее никого нет, подумать только!).
Джиллиан в своей стихии: люди в гостиной для нее зрительская аудитория, готовая ей внимать. Единственный ее соперник — телевизор, так что она изо всех сил старается его загородить, танцуя перед ним и демонстрируя панталончики под платьицем с оборчатым корсажем и пышными нижними юбками, которые раздуваются вихрем, — все новенькое, только что из витрины «Хэпленда». Кузина Люси-Вайда, обладательница непревзойденных длинных прямых волос и длинных тонких ног, балует Джиллиан, как любимую кошечку, и говорит с густым донкастерским акцентом что-нибудь вроде «Поди сюда, малышка», когда та уж чересчур надоедает взрослым. Джиллиан боготворит Люси-Вайду за то, что она берет уроки танцев. У Люси-Вайды волшебные ноги, которые постоянно бьют чечетку, — она не может остановиться, так что всегда сигналит о своем присутствии, как маленькая слепая.
11
Камера в калькуттском форте Уильям, где в ночь на 20 июня 1756 года задохнулись 123 из 146 англичан, брошенных туда захватившим город бенгальским навабом Сирадж уд-Даулой.