Стоит отметить, что Максим Колбин, показания которого через прокуратуру в первый же день утекли в прессу, говорит, что вертолет упал из-за отказа двигателя, но его словам почему-то вообще никто не верит.
VI.
Через неделю после крушения Западно-Сибирское следственное управление на транспорте Следственного комитета при прокуратуре России официально объявило, что больше не будет сообщать прессе никаких подробностей расследования (расследования катастрофы, разумеется; дела о незаконной охоте по статье 258 УК РФ до сих пор нет). Выглядит это как попытка замять, может быть, самое скандальное дело о браконьерстве в истории России, но, очевидно, что никакого заминания уже не получится – делом озаботились и международные организации экологов, и Росприроднадзор, и Бог знает кто еще, и если следствие вдруг докажет, что обнаруженные среди обломков вертолета бараны погибли в результате падения на их стадо потерпевшей крушение машины (а алтайские официальные лица выдвигали и такую версию!), едва ли это сможет погасить скандал. Маловероятно и то, что федеральные власти, в том числе и прокуратура, станут помогать алтайским, если тем захочется спустить дело на тормозах, – до сих пор главным алтайским лоббистом в Москве был полпред правительства республики Анатолий Банных, которому сегодня явно не до того, чтобы бегать по московским кабинетам в поисках защиты. Поскольку большую часть своего свободного времени Анатолий Банных проводит в Китае и Тибете (он всерьез увлекается буддизмом), наверное, исхода дела он будет ждать не в России. Возможно, он уже давно уехал куда-нибудь в Лхасу.
VII.
Вертолетную охоту традиционно принято считать негуманной, нечестной. Настоящая охота – это поединок охотника и жертвы с неочевидным исходом, а когда у охотника преимущество в воздухе, и жертва беззащитна – это уже не охота, это убийство.
Случай у Черной горы это представление опровергает. Иногда условия бывают вполне равны, и кто беззащитен в действительности – еще большой вопрос. Но если бы духи древнего Алтая или гипотетический егерь по прозвищу «ворошиловский стрелок» оказались менее расторопными, и вертолет с охотниками без происшествий вернулся бы в Бийск, никто бы, конечно, ничего не узнал – и даже не потому, что охотникам пришлось бы что-то скрывать; вряд ли Александр Косопкин постеснялся бы повесить у себя на даче (в четырех километрах от комлевского кладбища) на стене рога добытого им архара. Виктор Каймин так бы и выигрывал суды о защите чести и достоинства, а Анатолий Банных так бы и лоббировал алтайские интересы, вывозя московских чиновников на вертолетную охоту в горы. Эта охота оказалась настолько показательной и скандальной, что может возникнуть впечатление, будто мы имеем дело с чем-то невероятным, экстраординарным. Как будто какие-то маньяки, рождающиеся раз в несколько столетий, впервые в истории использовали вертолет по такому назначению. В этом, собственно, заключается системный дефект любого громкого дела – чем оно громче, тем труднее не забыть о том, что ничего невероятного, в общем, не случилось, просто вот этим конкретным людям не повезло – на них обратили внимание. А если бы не обратили?
Покойный Косопкин, природоохранитель Каймин, кавалер церковных орденов и сибирский мастер Банных – это именно что обыкновенные чиновники. Типичные. Родные дети постсоветской номенклатуры и внуки номенклатуры советской, которая, кстати, и научилась первой охотиться с вертолетов. Правда, советские обкомовцы охотились все больше на волков (см. известную песню Высоцкого) или, если хотелось совсем запредельной экзотики, – на сайгаков, которых в степях Казахстана и России всегда было в избытке. Краснокнижные животные объектом номенклатурной охоты, как правило, не были – люди с партбилетами по нынешним временам вообще выглядят вполне праведно.
Обидно будет, если результатом алтайской охоты станет даже арест выживших ее участников – дело ведь совсем не в них. Убитые архары будут полностью отмщены, только если власть в России полностью и навсегда избавится от советских и постсоветских номенклатурных привычек, а это на нашем веку вряд ли возможно, и тем архарам, которые пока остались в живых, стоит посоветовать как можно скорее эвакуироваться куда-нибудь в зоопарки Западной Европы – жизнь в России не перестанет быть опасной, даже если кого-нибудь посадят.
Кого выбирает Софья
Антология женихов
Ведь надобно ж зависеть от других.
Грибоедов
совсем пропащий
Ой, ты только не упади здесь, тигренок мой, только не упади. Вот, уже все хорошо, я тебя крепко держу. Видишь, и свет в коридоре специально оставил, чтобы тебе удобнее было, если ты поздно вернешься. Ты не рассердишься, если я спрошу, где ты была? Неважно? Ну да, неважно, конечно. Не хочешь – не говори, но мне же просто так интересно, и я совсем не ревную. Да, конечно, ты же говорила мне про корпоратив! Вот я глупый. Надеюсь, тебе там было весело, тигренке моей прекрасной. Ну не злись, ты не злись на меня, пожалуйста, я совсем не хотел тебя как-то обидеть. Разве это бесконечные допросы? Да ну что ты! Я случайно спросил. Если хочешь, я больше не буду. Прости меня, ладно? Прости. Время? Кажется, половина шестого. Нет, я еще не ложился, зачем же я буду спать, я сидел, тебя ждал. И, кстати, кое-что полезное для тигрика сделал, ты не хочешь пойти посмотреть? Ну, утром так утром. Ты же устала. Так может все-таки рассказать? Пять минут всего, а потом будешь спать. Во-первых, быстро угадай, чем я занимался весь вечер? Я тебе ноутбук починил! Помнишь, ты сказала, что собираешься в ремонт идти? Ну вот я и решил, что сам все тебе сделаю. Мега-ремонт для супер-тигренка! Что? Твои? Там? Ох, ну что ты такое говоришь, да я бы никогда в жизни… Умоляю тебя, не сердись. Я подумал, что сюрприз тебе сделаю, я ничего не открывал, ничего не читал. Ты прости меня. Я клянусь, ничего! Ты только не сердись. Я старался. Да, еще там по мелочи – шланг для стиральной машины купил, телевизор настроил, лампочки, кран на кухне починил, чтоб не капал, хотел еще дверью заняться… Хорошо, я не буду грузить. Засыпай, мой тигреночек, и пусть тебе приснится что-нибудь такое же светлое и позитивное, как ты сама. И знаешь, я хотел тебе еще одну вещь сказать перед сном, можно? Три секунды буквально – и я отстану. Я сегодня, пока ждал тебя, мечтал о том, что мы поженимся. Может быть, будущим летом, а? Тебе так пойдет свадебное платье… Прости. Уже все, я молчу. Не сердись.
безнадежный
Ну наконец-то. Я чуть с ума не сошел тебя ждать. Где? Ах, вон оно что. Ну и дрянь этот твой корпоративчик! Нет, я сам никогда никуда не хожу. Потому что тошнит. Я даже в школе на выпускном вечере не был. Упаси меня Бог от этого вашего коллективизма и пьяной народной гульбы. Гнойный дискурс. Очень надеюсь, что ты прекратишь тратить время на эту пакость. Да, я именно что тебя учу, потому что люблю, а ты хочешь быть дурочкой? Как мои дела? Разумеется, плохо. Почему? Полагаю, что мир так устроен. Что я делал? Читал. Видишь, книжка, называется «Розанов». Это писатель такой, мой любимый. О чем он пишет? Да уж не о корпоративчиках в рестике с клевыми челами! Его, да и меня тоже, волнует семейный вопрос. Дело в том, что он критикует христианскую метафизику как бесполую, слишком холодную, отказавшую миру и полу, пахнущую смертью, а не трусами. Что такое метафизика? Видишь ли, если бы в рестике тебя склеил кто-нибудь, то это была бы физика, физиология, наконец, физкультура. А вот если мужчина – любовник, жених – предлагается, а ты не хочешь, и сама не знаешь, с чего, почему, но не хочешь, то это уже метафизика. Женский отказ – он всегда пахнет смертью, он, по Розанову – и есть христианство. То ли дело бурные античные культы, где все всех любят и все всем дают, где всегда дионисически влажно и горячо, прямо как на корпоративчике. Так там была скучища? Сплошной гнойный дискурс? Ну, знаешь, тебя не поймешь. Так вот, Розанов призывает к тому, чтобы больше рожали и спали, беременели, спали, рожали… Что тебе нравится? Нет, я не думаю, что тебе стоит его читать, там специфический стиль, начало прошлого века, мелкий шрифт, много букв… А, значит ты не про книгу? Я? Сам? С тобой? Ну конечно люблю, но… Позволь, я попробую объяснить. Да, семейный вопрос меня очень волнует, я нисколько не врал, но – лишь в теории, как и любой другой повод для рефлексивного самоотстранения, ревизии ценностей, если угодно, а уж с учетом всей мучительности для меня самой идеи семьи, с заложенной в ней ветхозаветной репрессией, гнойным дискурсом изначального подчинения… Ты что, плачешь?