— Поди-ка другой выдержи такой икзамент!.. Наш о. Пимен — светильник иночества!
Вы его не смутите никаким роковым вопросом. Гибкий ум сейчас же подскажет ему ответ на него, и хотя этот ответ иногда несколько смахивает на казуистический лад, но, тем не менее, вы видите, что в душе у молодого "старца" все спокойно и бесповоротно решено.
— Бывало, в обители чья душа смутится, — повествовал тот же о. Никандр, — ну, сейчас к настоятелю: благословите к отцу Пимену в келью сходить… Поговорит смятенный инок с Пименом — ну, и опять сердцем здрав!
А разговор с ним, действительно, высокое наслаждение. Отриньте подкладку его рассуждений, любуйтесь только неожиданными оборотами этой плавной и остроумной речи. Не раз вас изумят поэтические сравнения, вскользь, но художественно наброшенная им картинка. Видно, что о. Пимен не только много передумал, но не менее и прочувствовал.
Я его застал заваленным книгами.
Из-за кресла его кельи совсем и не видно было маленького монаха. При этом, несмотря на чуть ли не пятидесятилетний возраст, лицо — двадцативосьмилетнего молодого человека, ясное, спокойное, с острыми глазками, с умной улыбкой. Маленькая, чуть заметная бородка, светлые волоса, густо падающие назад, оставляя открытым хорошо сформированный лоб.
— А, спаси Господи!.. Благодарю, что зашли! Спаси вас Бог!
— Я помешал вам, вы занимались?..
— Да, тут интересная работа, но с живым человеком все же лучше, чем с книгой!
— Над чем это вы?
— Да вот синайские списки Священного Писания сравниваю… Над Тишендорфом[209] вожусь!
Перед отцом Пименом разбросаны рукописи и фолианты на пяти языках. Маленький старец, погрузившийся перед тем в целый океан учености, кажется в эту минуту вынырнувшим и с удивлением озирающимся на весь Божий мир. Еще бы городом, суетой запахло тут, среди всех этих синайских вершин, горящих купин, поэтических чудес древнего Египта!..
Валаамские монахи смотрят на каждого своего товарища как на живую силу, обязанную приносить им известную долю пользы. Так и отца Пимена они не могли оставить в покое. Он у них письмоводителем. На его руках контора и вся переписка, и притом переписка большая, потому что ее приходится вести и с синодом[210], и с митрополитом, и с консисториями[211], и с ландсманами[212] якимваарским и сердобольским, и с центральными учреждениями Финляндского княжества. О. Пимен поэтому стал и юристом. Короче сказать, если самая обитель может быть сравнена с громадным, на сорока островах разбросавшимся, непрестанно работающим организмом, то мозг этого организма заключен в двух небольших кельях — о. Пимена да о. Афанасия. Я уже говорил, что беседа с о. Пименом в высшей степени приятна. Он удивительно отзывчив, и каждая ваша мысль, сказанная вскользь, в нем не пропадает, а напротив, вызовет соответствующее и всегда яркое представление. Говоря с вами, он при случае схватывает подходящую немецкую или французскую книгу, читает вам из нее а livre ouvert[213] по-русски целые страницы, причем вы вовсе не замечаете натуги, дубоватости перевода. Напротив, если возможно так выразиться, эта импровизация передачи с другого языка является изящной, легкой, образной. Во время этого он наталкивается на какое-либо интересное примечание, и перед вами уже другая книга, на ином языке… Все это вместе производит на вас, разумеется, грустное впечатление. Сколько ума, энергии и таланта, и как они потрачены!.. Вам становится просто страшно за человека… Я пробовал о. Пимену рассказывать о "суетном мире", как говорят тут; слушает он с величайшим вниманием. Вы видите, что все это его интересует живо, но как монаха, который замечает во всем только подтверждение своих аскетических идей или материал для поучения. Иного — нервного, манящего, завлекающего влияния они на него не производили. Видно было опять-таки, что этот человек весь, до конца ногтей своих, выработался вполне… Из него должен быть превосходный проповедник, не из тех, что вместе с вами плачут вашими слезами, делят вашу скорбь, — нет, этот иного сорта. Со своей кафедры он будет говорить как с Синайской вершины: и люди, и их страсти, и их муки будут ему казаться мелкими; мысль и воображение его станут витать в безграничном просторе чистого неба, и в словах его будет отражаться оно — спокойное, величавое и, сказать правду, равнодушное к чужим бедствиям и испытаниям…
209
Тишендорф Константин (1815–1874) — известный протестантский богослов, автор научных трудов и критических исследований, связанных с греческими текстами Ветхого и Нового Завета; публикатор полного текста на греческом языке одного из древнейших списков Библии — Синайского кодекса, найденного им в православном монастыре св. Екатерины на Синае.
210
Синод (Святейший Синод) — в 1721–1914 гг. высший государственный орган в России, ведавший делами православной церкви; в 1914 г. Синод был упразднен и в 1918 г. восстановлено традиционное для России патриаршество, в свое время отмененное Петром I.
211
Консистория — в православной церкви административно-судебное учреждение при архиерее для управления епархией.
212
Ландсман (нем.) — здесь: местный чиновник. Относясь по церковной части к Петербургской митрополии, Валаамский монастырь в территориально-административном отношении принадлежал к Сердобольскому уезду Выборгской губернии, с 1811 г. входившей в состав княжества Финляндского. После присоединения Финляндии в 1809 г. к Российской империи была сохранена существовавшая прежде в Финляндии конституция и система управления: сейм — сословный парламент, ландраты — окружные местные советы и т. д.