Воздействие – это не обучение
Модное словечко, которое часто связывает музыку и детское образование, – это «воздействие». Я включаю Моцарта во время еды, чтобы познакомить свою семью с высоким искусством. Если я разрешу своему ребенку принести домой трубу из школьного оркестра, а позже он потеряет интерес, что ж, по крайней мере, он был под воздействием музыки, верно?
Основной принцип обучения из когнитивной науки гласит, что о настоящем изучение чего‐либо свидетельствует повторение. Это верно как в случае изучения фактов, так и изучения мышечных движений. Хотя подверженность воздействию и ознакомление могут быть необходимым первым шагом в процессе обучения, за ними должна последовать практика, чтобы закрепить его в памяти и сделать привычным. Точно так же, как музыкантов не нужно убеждать в ценности обучения музыке или в том, что музыка вызывает эмоции, нас не нужно убеждать согласиться с тем, что изучение инструмента – любого инструмента – требует физических занятий; неудивительно, что многие музыкальные школы окрестили свои учебные программы по изучению исполнительского мастерства «прикладной музыкой». Но представление о воздействии подразумевает, что мы получим какую‐то когнитивную пользу, просто пассивно воспринимая тональные колебания или позволяя нашим детям барабанить по клавиатуре.
Воздействие – это не обучение, потому что в нем отсутствует вовлеченность, а вовлеченность является фундаментальным требованием для успешного обучения и, на самом деле, для понимания чего бы то ни было. Нейропластичность делает возможным обучение на протяжении всей жизни, но этот потенциал не может быть реализован только через воздействие. Требуются мотивация, внимание и усилия. Это основные принципы когнитивной науки, передаваемые как народная мудрость на протяжении тысячелетий и недавно подтвержденные нейронаукой на клеточном уровне. Учителям музыки и их ученикам следует помнить эти принципы. Но они особенно важны, когда стесненному в средствах школьному совету приходится выбирать между оплатой ремонта музыкальных инструментов и поездкой в местную филармонию. Первое представляет собой долгосрочную инвестицию в будущее создания музыки; второе – разовое воздействие. Только представьте, что если бы все младенцы, родившиеся в штате Джорджия в 1998 году, получили возможность заниматься музыкой за счет увеличения финансирования музыкальных школ и кружков, а не один компакт-диск в дешевом пластиковом футляре.
Дихотомия левого и правого полушарий мозга
Вторым экспонатом в пантеоне нейромифологии является дихотомия левого и правого полушарий мозга, которая выделяется и огромной популярностью, и своей привлекательностью для художников. Вера в то, что люди обладают право- или левополушарным характером или талантами, почти так же распространена, как представление о том, что разум мудрее тела – классическая психофизиологическая проблема в философии. В то время как последнее имеет древние корни в западной культуре, первое является артефактом ранней истории современной нейронауки. Как и в случае большинства устойчивых мифов, его живучесть коренится в желании верить, что он правдив, и в той толике правды, которая подпитывает это желание. И, как и многие истории о мозге, эта начинается с повреждения.
Действительно, анналы нейронауки полны рассказов о повреждениях и потерях, потому что вплоть до самого недавнего времени они были единственным способом изучения мозга. Анализ поражения-дефицита– это метод, с помощью которого неврологи связывают потерю способности с поврежденной областью мозга, а затем делают вывод, что этот процесс до его потери, должно быть, происходил там. История современной нейронауки начинается в 1848 году именно с такой истории. Финеас Гейдж, американский железнодорожный рабочий, заработал раздробленную левую лобную долю головного мозга, когда металлический трамбовочный стержень длиной три фута, приведенный в движение порохом, пробил ему челюсть, прошел за левым глазом и вышел через верхнюю часть черепа. Примечательно, что Гейдж в итоге восстановился (хотя неповрежденным остался только правый глаз), но этот инцидент привел к радикальным изменениям в его темпераменте. После несчастного случая у него были такие взрывные приступы гнева, колебаний и сквернословия, что друзья и семья объявили его «больше не Гейджем».[173] Разрушение мозговой ткани Гейджа уничтожило саму суть того, что когда‐то было Гейджем, «способным и эффективным бригадиром <…> с уравновешенным умом», и оставило после себя раздражительного незнакомца, подняв тревожный вопрос о том, что, возможно, мозг, а не душа, является средоточием личности и поведения.
173
Malcolm Macmillan, “The Phineas Gage Story,” Cummings Center for the History of Psychology, University of Akron, www. uakron. edu/gage/story. dot.