Случай Гейджа позволил выдвинуть теорию функциональной специализации, наблюдение о том, что определенные части мозга отвечают за определенные функции, и теорию, которая, в свою очередь, проложила путь к дихотомии левого и правого полушарий мозга. Но в отличие от историй многих людей с поврежденным мозгом девятнадцатого века, история Гейджа – это история надежды, а не отчаяния. Гейдж прожил еще двенадцать лет после своего ужасного несчастного случая, занимаясь энергичной и (по словам его биографа) морально ответственной работой водителя дилижанса в Южной Америке. Наблюдатель, встретивший его там, сообщил, что он «наслаждался хорошим здоровьем без каких‐либо нарушений умственных способностей».[174] Последняя глава истории жизни Гейджа убедительно доказывает замечательную способность мозга к самовосстановлению. [175]
Истории Гейджа и других пациентов с повреждениями головного мозга являются вехами в анналах науки о мозге, хотя личности пациентов и стали скрываться, пациенты идентифицировались только по инициалам, а их расстройства были скрыты под именами их знаменитых врачей. Так было в случае с Полем Брока и Карлом Вернике, двумя европейскими врачами девятнадцатого века, которые выдвинули теорию функциональной специализации (также называемую теорией локализации функций мозга), открыв основные участки мозга, отвечающие за производство речи и понимание языка. Впоследствии эти области мозга были названы в их честь, как провинции ранее неизведанной территории. [176] Но Брока вошел в нейроисторию еще за одно фундаментальное открытие.
Помимо выявления локации речи, проведенные Брока вскрытия пациентов с нарушениями речи показали, что их дефекты располагались исключительно в левом полушарии. Но перед Брока стояла дилемма: обнародовать эти находки означало бы бросить вызов господствующей ортодоксальной точке зрения об абсолютной симметрии человеческого тела (такая симметрия рассматривалась как доказательство того, что люди имеют божественное происхождение). Брока счел свое открытие опасно «подрывным», поскольку доказательства асимметрии, несомненно, разрушили бы эту догму. В конце концов, однако, его доказательства оказались слишком вескими, чтобы их можно было отрицать, и Брока был вынужден объявить о своих выводах в 1865 году из‐за их значимости – а также, возможно, из‐за угрозы того, что свои претензии на это открытие заявит рассерженный сын покойного невролога, который, как говорят, выступил с заявлением о связи речи с левым полушарием примерно двадцатью пятью годами ранее. [177] Тем не менее Брока приписывают значительный вклад в развитие теории латериализации функций мозга (названной в честь двух крупнейших боковых отделов мозга, левого и правого полушарий), заложившей прочную основу для дихотомии лево-право на десятилетия.
Вскоре, в 1874 году, последовал анализ поражений и дефицита Вернике, который показал, что левое полушарие является центром понимания языка, что еще больше повысило статус левого полушария как центра самой ценной из человеческих способностей – речи. К тому времени уже давно было известно, что левое полушарие мозга также отвечает за праворукость, и поскольку более 90 % людей предпочитают использовать правую руку для выполнения большинства задач, ученым не потребовалось много времени, чтобы связать левое полушарие мозга с языком и праворукостью. Отсюда было рукой подать до утверждения превосходства левого полушария как средоточия разума и пренебрежительного отношения к правому полушарию как к значительно уступающему ему, и такое положение сохранялось на протяжении всего двадцатого века. Покойный нейроученый Роджер Сперри признал это в своей лекции, удостоенной Нобелевской премии 1981 года: