Выбрать главу

– Брось… Шутил человек, а ты разоряешься. Пойду я лучше телегу уложу да гнедых запрягу. Узлы готовы, быстро управлюсь.

– Куда тебя на ночь глядя несет?!

– Как куда? – усмехнулась Варька. – У брата свадьба играется, а я тут сидеть буду? А утром мы сразу – прочь…

– Вот что, пойду-ка и я с тобой, – решила Феска. – Хоть потом Васильевым расскажу, что честная свадьба была. Чего Яков Васильичу зря переживать-то… Эх, жаль, наших больше никого нету…

– Правильно говоришь, – помолчав, сказала Варька. – Спасибо тебе.

Цыганки пошли через двор к конюшне. Месяц поднялся над засыпающей Москвой, и собака на кладбище завыла еще громче. В глубине сада щелкали соловьи, туман понемногу затягивал опустевшую улицу. С востока черной сплошной пеленой двигалась новая туча.

Глава 1

Еще одна гроза отгремела к рассвету, и утро над Москвой занялось ясное и свежее. Молодая трава за заставой вся полегла от ночного ливня, дорожные колеи были полны водой. Табор, стоявший на третьей версте, снялся с места еще затемно, не оживляя залитых дождем костров, и только оставшиеся угли темнели посреди пустого поля. Солнце давно поднялось над мокрым полем, засветились золотыми пятнами купола московских монастырей, прозрачное небо наполнялось чистым голубым светом. О грозе напоминала только узкая полоска облаков, спешащая пересечь горизонт вслед за давно ушедшей тучей. На один из скособоченных стогов сена, сметанных возле маленького лугового пруда, упал с высоты жаворонок. Посидел немного, ероша клювом перышки на груди, затем озадаченно прислушался к чему-то, склонив головку, – и тут же с испуганным писком взмыл в небо. Прошлогоднее мокрое сено зашевелилось, и из него вылезла черная, встрепанная, вся в соломенной трухе голова.

– Тьфу ты, пропасть… – проворчал Илья, когда на него с верхушки стога градом обрушился поток ледяных капель. Поеживаясь, он вылез из сена, кое-как отряхнулся, с хрустом потянулся… и тут же вскочил на ноги как ошпаренный, разом вспомнив все, что случилось вчера.

Сначала они с Настей шли, потом, поглядывая на наползающую тучу, бежали к заставе; навстречу им попалась Варька, которая, вместо того чтобы вместе с братом и его невестой мчаться к табору, вдруг объявила, что неплохо было бы прежде уладить дела в хоре. Илья справедливо возразил, что, после того как он увел почти из-под венца первую солистку, на Живодерке ему никто не обрадуется. Настя его поддержала:

– Бог с тобой, Варька, отец меня сразу задушит! А Митро помогать будет!

– Да не вам же туда идти! Я схожу. А лучше посижу у Фески, подожду, Митро к ночи наверняка сам явится. Поговорю с ним и к вам прибегу.

Поразмыслив, Илья согласился. Варька направилась к городу, они же с Настей успели добежать только до стога сена: дождь хлынул такой, что в табор бы они пришли мокрыми петухом и курицей, а Илье этого вовсе не хотелось. Устроившись рядом с Настей в пахучей сенной пещере, через минуту он понял, что никакой табор ему не нужен и никуда он сегодня уже не поедет, а если догонят, найдут и убьют – плевать…

– Настя… Настенька, лачинько [4], девочка моя… – Голос его срывался и дрожал, дрожали и руки, по спине бежал пот, колючая солома лезла в глаза, царапала лицо, но Илья ничего не чувствовал. Полгода он ждал этого, полгода видел во сне ее тонкие руки, растрепанные, смявшиеся под его рукой косы, ее шею, плечи, грудь, до которой он дорвался, как спущенный с цепи кобель, разодрав надвое Настино платье и уронив голову в теплое, нежное, дрожащее…

– Илья… Господи, Илья, что ты делаешь… Ох, подожди, ой, сейчас… Да я сама, постой… Илья, подожди… Илья, послушай…

Какое там! Ничего он не слышал и ждать не мог. И только когда Настя разрыдалась в голос, остановился, словно на него вылили ведро ледяной воды.

– Девочка, что? Что не так?..

– Мне… Я… Мне больно, Илья. Не тронь меня, ради бога. Подожди…

Он растерянно отстранился от нее. Настя торопливо принялась вытирать слезы. Илья слышал, как она копошится рядом, в соломе, медленно приходил в себя, покаянно думая: добрался вшивый до бани, разве так с девками-то надо? Но беда заключалась в том, что, «как надо», он и сам толком не знал: девок у Ильи не водилось. Только Лиза, царство ей небесное… но она-то мужняя жена, ее ничем не напугать было, сама на него кидалась, как голодная на горбушку, а тут…

– Девочка, прости… Не хотел, ей-богу. Ну, поди ко мне, – он испуганно осекся, подумав: не захочет теперь, побоится, подождать бы малость… Но Настя тут же прижалась к нему, и Илья как можно бережней поцеловал ее в доверчиво раскрывшиеся губы, и она ответила, и еще раз, и еще, и еще… И все получилось в конце концов как надо. Настя плакала, но сквозь слезы уверяла Илью, что так положено, что так у всех и по-другому не бывает… Он успокоился, сгреб еще всхлипывающую жену в охапку и заснул, как умер, под шелест дождя и шепот ползущих по соломе капель.

Вспомнив обо всем этом, Илья поспешил нырнуть обратно в стог, чтобы разбудить Настю и убедиться, что минувшая ночь не пригрезилась ему. Но Насти в темной и душной соломенной пещере он не обнаружил. По спине пробежал мороз. Илья вылетел наружу и гаркнул на все поле:

– Настька!!!

Настя не отозвалась, зато за спиной Ильи послышался негромкий окрик:

– Э, морэ… Ты что ж наделал-то?

Голос был мужской. Знакомый. Илья еще не успел понять, кому он принадлежит, а по хребту уже поползли мурашки. В тяжелую со сна голову немедленно пришло самое страшное: пока он дрых, как медведь зимой, налетела по горячим следам Настькина родня, саму Настьку уже скрутили, как колбасу, и увезли домой, а его сейчас, в лучшем случае не до смерти, изобьют. А окликнули лишь для того, чтобы не бить в спину. Рука сама собой дернулась к голенищу, за кнутом, которого там, разумеется, не было. В голове стучало одно: успела ли Настька хотя бы сказать, что теперь жена ему? Медленно, очень медленно Илья повернулся.

– Ну вот, чяво [5], а ты – «напугается, напугается», – с сожалением заметил старушечий голос. – Напугаешь такого, как же! Ты на морду его взгляни! Чичас зубами грызть будет! Бедная Настька, за кого попала девочка наша, дэвлалэ…

Раздался дружный взрыв смеха – и Илья где стоял, там и сел. Придя в себя, он увидел, что поодаль, у зеленого прудика, расстелен ковер, на нем – скатерка, на скатерти стоит их с Варькой медный самовар с продавленным боком, а вокруг него сидят и угощаются чаем из Варькиных же кружек Ефим и Колька Деруновы, их жены (Феска тут же подмигнула Илье) и мамаша – старая Тюля, которой и принадлежала последняя фраза. Только сейчас Илья сообразил, что окликнул его старший Дерунов.

Ничего не ответив ехидной бабке, Илья молча нырнул в стог за рубахой, выбравшись оттуда, кое-как натянул ее, стряхнул с волос солому, перевел дыхание и лишь после этого как можно спокойнее сказал:

– Тэ явэньти бахталэ, ромалэ [6], будь здорова, биби [7]Тюля… А… где бабы мои?

Цыгане снова покатились со смеху. Ефим мотнул лохматой головой в сторону, Илья повернулся – и увидел свою телегу, возле которой бродили распряженные гнедые. Чуть поодаль стояли насупленная Варька со скрещенными на груди руками и – Настя. Илья замер, разглядывая ее.

Настя, еще вчера одетая в черное городское платье, была наряжена в широкую красную юбку, сборчатый фартук в больших цветах и почти новую, лишь слегка выцветшую на спине и плечах кофту с широкими рукавами. Илья сразу понял, что Варька отдала невестке свою лучшую одежду. Кочевой наряд ничуть не портил Настю, но было это все же… непривычно. В таборной одежде Настя казалась еще более хрупкой, беззащитной и потерянной. Стоя у телеги, она пристально, слегка испуганно смотрела на Илью, и у него снова закружилась голова от этих глаз. Но рядом на траве сидели цыгане, и Илья, подойдя, нарочито небрежно бросил:

вернуться

4

Милая.

вернуться

5

Парень.

вернуться

6

Будьте счастливы, цыгане (приветствие).

вернуться

7

Тетя.