— А я, значит, наркоман и социопат?
На это Мартину было нечего ответить.
Утро прошло тихо. Он уступил место Мартину, и до рассвета они просидели почти неподвижно, уставившись в одну книгу. Каждый был занят своими мыслями, и оба не смогли бы ответить, о чем был роман.
— Пора идти, — наконец сказал Мартин, закрывая книгу.
…
Мартину не пришлось долго искать Мари — ее хриплый, полный злого веселья голос разлетался по этажу, будто не было стен, которые могли бы его сдержать.
Школьный коридор был погружен в синий утренний полумрак. Несколько плафонов под потолком не могли разогнать его, только оттеняли тусклым желтым светом.
«Мартин, ты чего замер?»
Мартин вдруг подумал, что ему не хочется идти и о чем-то говорить с этой женщиной. И — совсем неожиданно для себя — понял, что дело не в обычной неприязни.
Ему хотелось, чтобы Мари продолжала петь.
— … Как счастливы вы с ней! Как ярок ваш платок! Есть много разных дней — всему приходит срок!
«Милорд, — фыркнул Вик. — Представляешь, девчонка его любит, он с ней пьет и пляшет, а имени своего не назвал».
«Может, у него нет имени», — усмехнулся Мартин.
Медленно, почему-то стараясь не шуметь, подошел к желтой деревянной двери, из-за которой доносилось пение. Привалился к косяку и закрыл глаза.
— Танцуйте же со мной! Есть только этот день! И может на другой я снова стану «тень»!..
Мари не пыталась подражать Эдит Пиаф, и пела она не по-французски. В ее песне звенели совсем другие ноты — Мари рассказывала свою историю, только он никак не мог понять, какую. Под конец из песни исчезло истеричное веселье, а голос за дверью все задрожал и ослабел.
«Может, она там вешается? — предположил Вик. — И говорить с ней не придется».
«Вряд ли, но ей, кажется, правда нехорошо», — поморщился Мартин.
Ему не нравилась Мари, но от цинизма Вика почему-то стало не по себе.
— Танцуйте же со мной! Браво, Милорд! Браво!..
Он постучал, не дождавшись, пока стихнет последний аккорд.
— Кто?! — хрипло огрызнулась Мари.
Музыка смолкла с резким щелчком.
— Это Виктор, хочу с вами поговорить, — миролюбиво ответил Мартин.
За дверью было тихо. Он стоял, пытаясь различить шорох или шаги, но из кабинета не доносилось ни звука. Свет Мари не включала, и под порогом виднелась узкая полоска темноты.
Мартин представил, как Мари стоит, беспомощно опустив руки, и смотрит на дверь. И темнота налипает на бархат ее рукавов и перчаток.
Наконец скрипнул замок.
Она стояла на пороге, склонив голову к плечу.
Не было ни бархатных рукавов, ни перчаток. Мари стояла на холодном полу босиком, кутаясь в вязаную тельняшку-бретонку, а ее перчатки были белыми. Волосы подвязаны алым платком, таким же, как носил на репетициях Вик.
— Ну? — мрачно спросила она.
А еще от нее пахло вишневой настойкой. Такую Ришина мать разливала по бутылкам каждую осень и убирала в буфет.
Почти черной, густой, липкой настойкой, которой Мари успела изрядно нализаться.
— Вы хорошо поете, — улыбнулся Мартин, пытаясь сгладить неловкость.
Мари смотрела тяжелым зеленым взглядом. Не брала протянутую им роль. Не звала «котенком», не благодарила за комплимент.
— Не всем нравится, — мрачно сказала она, все же отходя в сторону. — Но «Аккордеонист» не приносит удачи, а скоро прослушивание.
В кабинете было темно. Парты и стулья стояли вдоль стен. У порога стояла пара бутылок без этикеток.
— Мне мамаша ее на днях принесла, — неожиданно сказала Мари. — Иры. Сказала, что за дочку очень рада. Сказала, чтобы я ее забрала и в колледж устроила. Думает, это за бутылку делается, — она презрительно поморщилась и села на край парты. — Ну, а ты зачем пришел?
— Я хотел поговорить о прогоне, — спокойно ответил Мартин, снимая стул.
Сел у двери, так, чтобы Мари смотрела на него сверху вниз — пусть чувствует себя главной, ему так проще.
— И что? Ты нервничаешь? Могу поделиться. — Она наклонилась и подняла с пола третью бутылку — наполовину полную.
— Нет.
— Вот от этого все твои проблемы, — хрипло сказала Мари. — Не любишь иллюзии? Хочешь, чтобы все было честно, а?
Мартин пожал плечами. Вик ушел, оставив его одного — видно решил не мешать разговору нарастающим раздражением. Мартин был ему за это благодарен, и вместе с тем оставшись один на один с Мари, внезапно отбросившей все ужимки, чувствовал легкую тревогу.