Выбрать главу

— Ко-тя-точ-ки! — улыбнулась она, остановив на них тяжелый, оценивающий взгляд. — Ирочка! Как папа?

— Я сбежала, — быстро ответила она, сжав руку Вика предупредительным жестом.

«Какого она черта…»

«Хочет, чтобы Мари думала, что она сама приехала. Она знает, что Мари именно этого хочет от нее, — ответил Мартин. — Наверняка они о чем-то таком говорили, пока она лежала в больнице».

Риша ничего об их с Мари разговорах не рассказывала. Терялась и расстраивалась, когда Вик спрашивал, и он в конце концов перестал.

А сейчас Мари смотрела на них, и в глазах у нее было странное удовлетворение.

— Поехали. Поживете в общежитии колледжа, пообщаетесь с ребятами, — сказала она, разворачиваясь к вокзалу. — Познакомишься с будущими соседями.

Мари припарковала машину прямо в клумбе за вокзальной оградой. Садясь в машину, она показала средний палец возмущенной пенсионерке, которая пыталась остановить ее и воззвать к явно спящей у Мари совести.

— А быстрее шевелиться нельзя?! — вдруг рявкнула она на Вика, укладывавшего костюмы в багажник.

«А может, Риша права, и нужно было ехать обратно», — сказал Мартин, опередив эту мысль у Вика.

«Мы не можем… Риша…»

«Эта женщина больна. Она и раньше-то была, а теперь у нее, кажется, обострение».

«Она нервничает. У нее диплом…» — попытался найти удобный вариант Вик.

Мартин молчал. Он точно знал, что они совершают ошибку, когда Вик сел рядом с растерянной Ришей на заднее сидение.

Общежитием театрального колледжа оказался невысокий дом из желтого кирпича. Обаяние белых окон с веерными перемычками и небольшого дворика, утопающего в тенях тополей, странным образом подчеркивала нестройная музыка и патетический женский голос:

— Попробуйте для доброго найти К хорошему — хорошие пути. Плохой конец — заранее отброшен. Он должен, должен, должен быть хорошим![8]

Прямо на пороге сидел парень в огромном розовом платье, похожем на торт со взбитыми сливками. Это было самое стереотипное розовое платье из всех, что Вик только мог представить.

— Моя Мельпомена! — обрадованно взвыл он, бросаясь к Мари.

— К хорошему — хорошие пути! Плохой конец — заранее отброшен…

К платью прилагались стоптанные белые кроссовки. Сам парень был долговязым, лысым и имел совершенно неподходящий для своего узкого лица приплюснутый нос.

— Отстань от меня, — прошипела Мари, отталкивая протягивающего к ней руки ряженого. — Что это за цирк?!

— … должен, должен быть хорошим!

— Один злой человек, не буду показывать пальцем кто, но все знают, что это наш комендант, позволяет себе оскорбительные инсинуации о моей ориентации. Я взял у той очаровательной особы с третьего этажа платье и устроил одиночный пикет…

— Помогите! — раздался другой, полный страдания голос. — Помогите!..

— Ты богов о помощи просишь, а не в подворотне воешь! — рявкнул третий голос, на этот раз мужской.

— Вадик, будь другом, завали хайло! — Мари смотрела на него со смесью презрения и брезгливого интереса. — Он позволяет себе такие инсинуации, потому что вы со Славиком поретесь так, что слышит весь этаж!

«Мартин, они реально такие, или просто выделываются?»

«К сожалению, они, кажется, и правда такие…»

Вадим, оскорбленно подобрав юбки, сел обратно на ступеньки и сделал вид, что не замечает Мари.

— А, кстати, это ваш сосед по комнате, — злорадно сообщила Мари. — Вадик, это твои новые соседи!

— Да почему он-то?! — возмутился Вик. Четыре дня торчать в одной комнате с этим фриком ему совершенно не хотелось.

— Потому что кроме него и Славы в этой комнате никто жить не может, они слишком громко трахаются. А еще потому, что я обещала ее отцу, что дочку будут окружать люди, которые точно ни за что на нее не посягнут. Вот, Вадика девочки совсем не интересуют. А вот ты, мальчик, надеюсь спишь чутко.

Вик смотрел на Мари так, словно в первый раз ее видел.

«Мартин, что за бред?»

«Она шутит», — обнадежил его Мартин.

Вадик в это время снова покинул свой пост и вернулся к Мари. Он внимательно посмотрел на Ришу, потом перевел взгляд на Вика.

— Это твои Офелия и Виконт? А где остальные? И куда ты разместишь их?

— Не твое дело.

Вик вдруг заметил, что лицо у Вадима грустное. Совсем лишенное прежней дурашливой манерности. А глаза — темно-карие и тоскливые, как у собаки.

вернуться

8

Б. Брехт, «Добрый человек из Сезуана».