— Ну, давай, мать, полезли!
Спустившись вниз, он очень аккуратно начал разбирать картофельную кучу, пока не нащупал бумагу. Бабушка стояла в абсолютной темноте. Семёну снова приходилось смотреть на все через ночной прицел.
— Мать, я включу фонарик, а ты, прошу, не двигайся! — при свете фонарика Семён наконец-то смог разглядеть бабушку. Это была самая настоящая русская женщина, всю жизнь прожившая здесь, на хуторе. Крепкие руки, потому что все делала сама, без всякой надежды на мужскую помощь. И самое важное — очень трезвый взгляд и, однозначно, ясное мышление. Да, похоже, ему повезло сегодня во второй раз.
— Я все понимаю, сынок, ты не думай. Смотри, — она протянула руку за листом с еле заметными линиями и крестами. — Вот тут посвети! — она показала на бумаге линию. — Здесь заканчивается дорожка. И сразу там — эти их бревна с зеленой тканью. Там танк стоит. Я попросила у них разрешения прятаться в этом подвале, когда сильный дождь или стрельба. Они ж мне крышу-то всю пробили. Дождь начнется — вся хата будет в воде. А немного дальше, до Гришкиного огорода, у них окопы начинаются. Но я иногда хожу, они меня не трогают. Что надо, ты скажи, я сделаю.
Семён смотрел на бабушку, слушал и улыбался. «Какая же она красивая! — думал он. — Как все-таки важно постареть красиво и правильно, сохранить себя и остаться человеком!» Семён сразу вспомнил смерть своей хорошей подруги. В той истории тоже была ветхая старушка — казалось бы, невинная симпатичная бабушка. Но увы, первое впечатление оказалось фатально обманчивым…
Неделю назад в Мариуполь приехали журналисты. В очередной тур. Семён с двумя штурмовиками всю поездку охранял их. Добрались до «Азовстали». Москвичи разбрелись по квадрату. Семён следил, чтобы никто не выходил за «флажки», — хотя все вокруг казалось мирным, где угодно могли оказаться неразорвавшиеся мины, и журналистам велели никуда не ходить.
И вдруг прогремел взрыв. Совсем не сильный, почти неслышный на фоне громыхания снарядов, достающих азовцев в подземельях ахметовского завода. Скорее всего, это была эфка[6]. Из подъезда дома, находящегося буквально в десяти метрах, повалил дым, столбом поднималась пыль. Семён забежал туда и оцепенел. Красивая журналистка лежала вся в крови, вывернута грудь, из плеч торчат обломки деревянного ящика. Рядом — скрюченное, без рук, тело старой женщины и половина котенка. Как рассказывали потом очевидцы, бабушка попросила журналистку помочь достать котенка из-под тяжелого стального листа, накрывавшего ящик. Девушка без единого сомнения кинулась помогать. Зашли в подъезд, видимо, старушка взялась за лист, журналистка потянула вместе с ней. Взрыв и моментальная смерть.
Семён, видевший в своей жизни сотни смертей, содрогнулся. Но не от самого факта гибели, а от осознания: как же нужно ненавидеть весь мир, чтобы, находясь, как говорится, одной ногой в аду, пойти на такое! Это давало Семёну пищу для серьезных размышлений о том, во что безвозвратно превратились украинцы под влиянием западных политтехнологий, которые он хорошо знал по прошлой работе.
На улице загудел ветер, послышался стук первых капель дождя. Прошло несколько минут, и прямо в комнату, в заранее приспособленную бочку пролился шумный ручей воды.
Семён вдруг понял, что это его шанс незаметно попасть в катакомбы.
— Мать, а ты как ходишь в подвал — тот, где танк? Есть у тебя какая-нибудь накидка? — Семён с надеждой посмотрел на бабушку.
— Конечно! Вон там в сенях — кусок брезента. Накинула его да пошла.
— А ну, пойдем быстро! — Семён помог бабушке подняться. Она показала ему накидку. Он еще раз заглянул в ее «карту». Надел рюкзак, сверху накинул брезент.
— Так, мать… Где твоя клюка? Ну палка, с которой ты ходишь?
— Так вон она, у стены! Бери!
Семён сжался под брезентом, визуально сильно уменьшившись в размерах, и, опираясь на клюку, сделал два шага — как и бабушка, прихрамывая на правую ногу.
— Ну как, похож? — улыбнулся он.
Он только сейчас увидел за ее спиной, в углу еле заметный огонек лампадки и лик на иконе. Чей, понять было невозможно. «Да это и неважно, — подумал Семён. — И благословение от комбата сейчас не помешало бы!»
— Мать, благослови! — вырвалось вдруг у Семёна.
Старушка подошла к Семёну и перекрестила его. Неожиданно стало очень тепло на душе. Семён вспомнил детство, собственную бабушку, маму, запах лета и много солнечного света, льющегося в кухню, где все сидели и ждали, когда он проснется.
Семён повернулся к выходу, снова съежился и пошел сквозь проливной дождь по белым повязкам на столбиках, аккуратно расставленными бабушкой вдоль тонкой тропинки, идущей к танку через минное поле.