— А что с Катериной и детьми? — глухо спросил он. — А кузня как же?
Колоссовский опять вздохнул, понимая, что происходит у Николая в душе, да чем он мог помочь?
— Кузня хиреть стала уже с тех пор, когда вы с Кириллом драпака дали, а война ее окончательно добила. Перед уходом на фронт Алексей сам загасил в горне огонь и, прощаясь, в последний раз ударил по наковальне. Катерину с детьми отвез в Васильевку, к Георгию Никитовичу. Там сейчас все семейство и обитатется. Пока не бедствуют. Да что, кузня, Николай! Знал бы ты, какие дела в тылу творятся. Поставщики миллионные барыши получают, а с промышленностью полный раздрай. Не одна кузня стоит, парализованы целые отрасли, крестьяне сеять не хотят, все равно отберут, площадь посевов уменьшается. Если в ближайшие год-два ничего не произойдет, наступит полный развал. С такими правителями не то, что войну выиграть — Россию не сохранить.
Глава 8. Товарищ Арсений
«Ты должен быть гордым, как знамя,
Ты должен быть острым как меч.
Как Данте, подземное пламя
Должно тебе щеки обжечь.».
Огромная империя пропадала, и казалось, уже не было сил удержать ее. Шестнадцатый год оказался годом несбывшихся надежд и упущенных возможностей. В то время как немцы и французы с англичанами устилали своими косточками поля под Верденом и на Сомме[11], обескровленная и изможденная прошлогодним отступлением русская армия получила столь необходимую передышку. Едва обучив и вооружив поставленных под ружье мужиков, к лету она вновь перешла в атаку. И вновь русский солдат карабкался на карпатские кручи, вновь шел вперед сквозь полесские леса, вытаскивая свои сапоги из чавкающей жижи мазурских болот. Когда истомленное русское войско одолело врага в Галиции, и русский солдат опять поставил свой сапог на горы Карпатские, сил дальше идти уже не было. Взяли Луцк, но не одолели Львова. А под Барановичами и вовсе не смогли одолеть немца, потеряв при этом восемьдесят тысяч мужиков. Благоприятный момент закончить войну одним ударом был упущен. Опять потянулись вглубь России санитарные эшелоны с ранеными и длинные колонны пленных. Хозяйство России было надорвано военными расходами, в стране нарастали хаос и анархия. Император Николай ощущал, что подле него образуется глухая стена между подданными и его персоной. Депутаты неистовствовали и требовали ответственного правительства, придворные плели интриги и заговоры, генералы с иронией пересмеивались у него за спиной. Он кожей чувствовал пустоту вокруг него. Он остался один!
В воскресный день января тысяча девятьсот семнадцатого года земский статистик города Минска Михаил Александрович Михайлов[12], на службу в комитет Западного фронта Всероссийского земского союза не пошел. Верный своей многолетней практике, он тщательно сделал утреннюю гимнастику, помассировал повреждённый казаками мениск, после утреннего чаепития уселся в свое любимое кресло и, предвкушая несколько приятых часов, взял в руки, присланные по его просьбе, материалы о действиях фельдмаршала Ласси[13] по завоеванию Крыма. Хоть он не был кадровым военным, однако, военное дело любил, а военная история и вовсе была его страстью. Пусть подпольная работа отнимает много времени и сил, Михайлов взял за правило хоть час в день, да посвящать изучению военной премудрости. Он много читал по военной истории, а затем сам «проигрывал» в уме все замечательные битвы и целые компании.
Только Михаил Александрович углубился в жизнеописание знаменитого петровского полководца, как в дверь постучали. В дверь вошел молодцеватый, крепко сложенный драгунский корнет с двумя Георгиевскими крестами на груди. Едва пробивающиеся усы на красном от мороза лице были подернуты инеем. Потопав сапогами и стряхнув снег с бекеши, юноша снял папаху и произнес слова пароля:
— Здравствуйте, мне сестра подсказала, что по этому адресу дают уроки французского.
— Вы ошиблись, здесь преподают только немецкий, уроки французского — в соседнем доме. — условленным образом ответил Михайлов.
— Ну, здравствуйте, товарищ Арсений. — совершенно с другой интонацией, как своего, вторично поприветствовал военный. — А меня кличут товарищ Меч.
— Как же, как же, мы с вами заочно давно знакомы. — радостно поприветствовал своего партийного товарища товарищ Арсений. — Ваша деятельность на фронте достойна всяческих похвал. Какими судьбами к нам, в тыл?
— Проездом, из кавалерийской школы прапорщиков. Получил новое назначение на фронт.
— Вот что, товарищ, раздевайтесь и проходите, так просто я вас не отпущу. Будем чай пить, а за чаем и поговорим. Дела, брат, такие пошли, что за час и не обговоришь.
Уже значительно позже, отогревшись и размякнув, корнет рассказывал внимательно слушавшему товарищу Арсению о настроениях в солдатской массе и среди юнкеров школы прапорщиков.
— Ваши выводы, корнет? — поинтересовался товарищ Арсений, пряча в свою русую бороду улыбку.
— Царизм упустил свой шанс выиграть войну в прошлом году, когда все силы немцев были на Западе.
— Вот именно! Надо уметь так бездарно управлять страной и командовать войсками. Брусилова Западный фронт не поддержал и позволил немцам подтянуть резервы и купировать результаты блистательной операции! — поддержал юношу товарищ Арсений. — А теперь воевать никто не хочет, все только и говорят о революции. Только остатки сознательности удерживают армию от того, чтобы эта вооруженная четырёхмиллионная армия не бросила фронт и не рванула в свои деревеньки делить землицу. Здесь, в Минске расплодилось огромное количество запасных частей, выздоравливающих солдат, не желающих идти на фронт. Все они уже не бойцы: деморализованы и разложены. В случае краха самодержавия эта огромная масса может устроить здесь такие беспорядки, что мало не покажется. А людей нет! Поэтому считаю, что нечего тебе на фронте делать. Оставайся здесь. Будешь мне помогать формировать революционные отряды из солдат и рабочих.
— А как же фронт, долг? Я не хочу становиться дезертиром.
— Ты им и не будешь. Сделаем тебе новое предписание, и откомандируем в распоряжение начальника Минского гарнизона. Ты что, Россию не знаешь? Здесь все продается и все покупается, за мзду чиновник тебе любую бумагу выпишет.
— В таком случае я согласен.
Когда уже расставались, товарищ Арсений задержал руку корнета в своей и, испытывающее и внимательно глядя в глаза, сказал:
— Работа предстоит большая, товарищ Меч! Надо недисциплинированной и разложившейся солдатской массы найти надежных людей и создать из них боевые дружины. Час, когда падет самодержавие, не за горами. Полиция разбежится и город останется один на один с разнузданной и деморализованной солдатской толпой. К этому времени наши отряды должны будут готовы перехватить управление у прежней власти, обеспечить в городе революционный порядок. Вы поняли?
— Понял, Михаил Александрович, будем работать.
Так завязалась дружба Николая Заломова с Михаилом Васильевичом Фрунзе.
За минувший год Николай возмужал не только физически, духовно он вырос лет на десять, расставшись с последними иллюзиями. Сразу по прибытии на фронт его ждало не просто разочарование, а глубокий шок от увиденного: война оказалась совсем не такой, как представлялась. В минувшей компании русская армия потерпела жестокое поражение, но избежала полного разгрома. Войска встали и зарылись в землю там, где остановили германца. Обе противостоящие стороны сразу ощетинились пятнадцатью рядами колючей проволки и целой системой траншей.
В такой войне коннице, куда определили Николая, делать было совершенно нечего. Драгунов спешили и посадили в окопы наряду с солдатами, а лошадей отвезли в тыл, Всю весну и половину лета Николай, как и все остальные, сидел в траншее, вырытой прямо посреди болота, в белорусских топях. Вольтижировка под огнем вражеских пулеметов потеряла всякий смысл, посему, про атаки сомкнутого строя конницы, чем сильны были драгунские части, пришлось позабыть. Шашки тоже редко вынимались из ножен, ибо они были хороши только при преследовании убегающего противника, а немец был противником упорным и стойким и пятки нашим войскам показывать не собирался. В условиях позиционной войны в цене были пластуны, а не кавалеристы. Николай быстро освоил эту премудрость, научившись незаметно передвигаться, умело маскироваться, буквально сливаясь с землей. Поэтому юноша был востребован в качестве охотника для разведки. Один раз его группе удалось доставить ценного «языка», аж целого саперного майора, рассказавшего немало интересного о вражеской обороне. Этот поиск принес на грудь Николая первого Георгия и унтер-офицерские лычки на погоны.
11
12
13