«Понедельник: суп из остатков продуктов после воскресенья, десерт из овсяных хлопьев.
Вторник: капустные рулетики с рыбой, картофель.
Среда: молочный суп, цветная капуста с жареным картофелем.
Четверг: Гороховый суп, тушеное сердце с картофелем и салатом.
Пятница: Кислая капуста с рыбой, шоколадный десерт
Суббота: запеченный картофель с творожным пудингом.
Воскресенье: Суп из бычьих хвостов, мясные тефтели с картофелем и овощами, кофейный крем»[220].
Конечно, строгие прусско-протестантские традиции соблюдались далеко не всеми. Семья владельца одной из многочисленных берлинских пекарен, например, из-за недостатка времени обедала на неделе в основном густой похлебкой, все ингредиенты которой «закладывались в большую кастрюлю и ставились около 9 часов утра в печь, где они могли спокойно вариться без присмотра. Мастера, мастерицы и помощники, позже продавщицы и разносчики садились около полудня прямо в пекарне за обед. Последними, после школы, обедали мы, дети, вместе с домашней прислугой на кухне в нашей квартире. При этом обычно бывало очень весело»[221].
Однако вторжение идеологии национал-социализма в сферу повседневности не обошло стороной даже семейный рацион. К числу общенациональных акций принадлежала «воскресная похлебка» (Eintopfsonntag). В одно из воскресений каждого месяца немцам полагалось обедать вместо традиционного жаркого вегетарианской похлебкой, а сэкономленные на дорогом мясе деньги опускать в специальную копилку как подтверждение общенациональной бережливости. Говоря об этом, многие очевидцы концентрируются на комичных ситуациях, особенно ярко запечатлевшихся в сознании детей. Немецкие домохозяйки выполняли это требование, ворча, что «экономный суп» — это еще не так плохо, но зачем же отдавать деньги?[222] В другой семье мать готовила в этот день куриное фрикассе, доваривая мясо до состояния пюре, чтобы партийный функционер, ходивший по домам и собиравший деньги, не увидел кусочков мяса[223]. В малообеспеченных семьях с иронией отмечали, что у них и так мясо было по праздникам и никаких денег, естественно, не сдавали. С наибольшей изобретательностью из положения выходила одна из хозяек, которая брала у непрошенного гостя металлическую копилку, выходила в другую комнату и там встряхивала ее, имитируя звон опускаемых монет[224]. А народная молва предлагала следующий рецепт похлебки: «Немножко мозгов, очень много лапши и долго варить под коричневым соусом»[225].
Можно констатировать, что результатом и этой акции вторжения национал-социализма в семейную повседневность была внешняя адаптация семьи при неприятии самой сути, пропагандистско-идеологической направленности спускавшейся сверху государственной инициативы.
Что касается форм семейного досуга и способов проведения свободного времени, то они были чрезвычайно разнообразны и варьировались, исходя из материальных возможностей семьи, уровня ее духовных запросов и внутрисемейных отношений. Чем младше были дети, тем больше времени они проводили в семье, и родители старались разнообразить для них отдых и досуг. Как уже отмечалось выше, несмотря на усилия национал-социалистов по огосударствлению этой сферы частной жизни, их эффективность не стоит преувеличивать, все же семье оставалось достаточно времени и возможностей провести свободное время по своему усмотрению.
Берлинские семьи из средних слоев вели в 30-е г.г. достаточно активную культурную жизнь, в которую входили как посещения оперы, филармонии и театров, так и самое распространенное массовое удовольствие — семейный поход в кино. Здесь жители могли в полной мере пользоваться всеми преимуществами жизни в большом городе. Буржуазия оставалась верна традиционным ценностям немецкой культуры. Но, если обратиться к данным статистики, то результаты будут довольно интересными, пик зрительского интереса явно пришелся на 20-е гг.: Берлинскую оперу больше всего людей (512 701 чел.) посетили в 1929 г., затем следует неуклонный спад вплоть до 411,6 тыс. в 1935 г., но в 1936 г. количество зрителей резко возрастает до 600 тыс. чел. и вплоть до 1939 г. остается на этой отметке (кстати, в опере давались и концерты, и даже были танцевальные вечера). Что касается театров, то их число и соответственно цифры зрительских посещений неуклонно снижаются с 1925 г. (51 театр, 46 тыс. зрителей) до 1938 г. (26 театров, 29,7 тыс. зрителей). Городские кабаре и варьете вообще переживают катастрофу с началом экономического кризиса: их число сокращается со 107 в 1928 г. до 8 в 1929, а в 1938 г. на весь Берлин остается только 4 подобных заведения![226] Возрастает только количество кинотеатров, в основном за счет временных летних площадок. Причиной этих тенденций надо считать как политику нацистов в сфере культуры, «ариизацию», обеднение и унификацию репертуара, так и экономические потрясения, и, видимо, все же нехватку свободного времени.
220
Цит. по: Abelshauser W., Faust A., Petzina D. (Hg.) Deutsche Sozialgeschichte. 1914–1945. München, 1985. S. 364–365.
224
Интервью с Ruth Hohmann, 1922 г. рожд. (Berlin-Rosenhof Seniorenwohnanlage, июль 2003).