Катастрофу еле-еле удалось предотвратить во время Карибского кризиса: в октябре 1962 года Хрущёв пошёл на огромный риск, разместив на Кубе ядерное оружие и ракеты.
Противостояние закончилось, когда оба — и Хрущёв, и Кеннеди — согласились на ограничения. Но этот урок тревожил советских лидеров, боявшихся американского превосходства, ещё долгое время после того, как Хрущёв вывел с Кубы вооружения, и после его отставки в 1964 году. С середины 1960-х советские власти стали резко наращивать производство ракет, ежегодно выпуская их сотнями.
Советский Союз разглядывал мир под совершенно другим углом и рассматривал ядерное оружие как обычный инструмент сдерживания. СССР ответил бы на нападение сокрушительным ударом. Судя по всему, в первые десятилетия холодной войны СССР не принимал идею ограничения вооружений, поддержанную США. Считалось, что использование одной атомной бомбы вызовет эскалацию конфликта, так что Советский Союз готовился к полномасштабной войне.[22] В СССР не слишком доверяли американской идее, что взаимная уязвимость обеспечит стабильность. Советские власти боялись, что обе державы будут постоянно состязаться, пытаясь обогнать друг друга, и бросили на это состязание все силы. Когда в начале 1970-х Советский Союз наконец достиг приблизительного паритета с США, мышление стало меняться. Вместо того, чтобы угрожать превентивным ударом, советские власти взяли на вооружение доктрину ответного удара — подготовки к гарантированному возмездию. В это время они также начали первые переговоры с США о контроле над стратегическими вооружениями, и началась разрядка.[23]
За наращиванием вооружений в СССР стояла мощная скрытая сила — военно-промышленный комплекс. Леонид Брежнев руководил группой недееспособных стареющих лизоблюдов, опираясь на консенсус, но к середине 1970-х его здоровье стало настолько слабым, что он практически отошёл от руководства. Вакуум заполнили промышленники. Они имели огромное влияние на то, какое вооружение будет производиться, — по некоторым данным, даже большее, чем военные. Яркий пример — кульминация напряжённого внутреннего конфликта о судьбе следующего поколения межконтинентальных баллистических ракет. В июле 1969 года обеспокоенный Брежнев собрал в пансионате под Ялтой верхушку военного руководства и проектировщиков ракет. Конкуренция привела к тому, что друг против друга выступили два легендарных конструктора — Михаил Янгель и Владимир Челомей. Янгель предложил ракету РС-16 с четырьмя боеголовками, подходящую для новых укреплённых шахт; это решение давало лучшую гарантию ответного удара в случае нападения, но стоило дорого. Челомей вначале предлагал модернизировать свою ракету РС-10, предназначенную для использования в уже существующих, недостаточно укреплённых шахтах. Это решение обеспечивало военных большим количеством дешёвых боеголовок — идеальный вариант для превентивного удара. К моменту ялтинской встречи Челомей, однако, сменил тактику и предложил новую ракету РС-18 с шестью боеголовками, которая также требовала строительства новых укреплённых шахт. Главой согласительной комиссии был назначен президент Академии наук Мстислав Келдыш, пользовавшийся доверием Брежнева. На ялтинском совещании он посетовал, что, бросившись строить ракеты, страна даже не определилась со стратегической доктриной: нужно готовиться к превентивному удару или же сохранять силы для возмездия? Но Келдышу не удалось разрешить спор. В итоге были утверждены все три варианта — одно из тех чрезвычайно дорогостоящих решений, которые в конце концов привели СССР к банкротству.[24]
В 1970-е Соединённые Штаты начали размещать ракеты «Минитмен-3», способные нести три боеголовки вместо одной. Новое устройство называлось MIRV (разделяющаяся головная часть индивидуального наведения) и позволяло задать каждой боеголовке собственную цель, что привело к очередному резкому наращиванию арсеналов. Советский Союз воспроизвёл и даже превзошёл эту технологию, начав в середине 1970-х размещение нового поколения ракет наземного базирования.
Одна из них, РС-20, могла нести боевой заряд в семь-восемь раз мощнее, чем американские ракеты. И в какой-то момент даже появились планы размещать на каждой гигантской ракете РС-20 тридцать восемь боеголовок.
Росли не только арсеналы. Увеличивалась и сложность американского плана ведения войны. 27 января 1969 года, через неделю после вступления в должность, президент Ричард Никсон приехал в Пентагон на совещание по поводу «Единого комплексного оперативного плана». «Оно не вызвало у него энтузиазма», — вспоминал Генри Киссинджер, тогдашний советник Никсона по национальной безопасности, а позже — госсекретарь. Никсону сообщили, что в случае ядерной войны у него будет три задачи: «Альфа» — удары по наиболее важным военным целям; «Браво» — удары по второстепенным военным целям; «Чарли» — удары по промышленным объектам и городам. Если бы президент приказал атаковать группам «Альфа» и «Браво», города избежали бы удара. Если бы ударили все три группы, началась бы тотальная война. Но в случае реальной угрозы перед Никсоном бы встал куда более сложный — умопомрачительно сложный — выбор. На основе трёх основных задач были выстроены пять вариантов нападения и около 90 более мелких вариантов.[25] 11 мая 1969 года Никсон побывал на воздушном командном пункте управления в чрезвычайной ситуации — это был набитый коммуникационным оборудованием «Боинг-707» — и принял участие в тактических упражнениях по отработке действий в случае ядерной войны. Глава его администрации Гарри Р. Халдеман записал в дневнике: «Довольно-таки страшно. Они провели все разведывательные и операционные брифинги — с обрывами связи и т. д., чтобы всё выглядело реалистично». Халдеман добавил, что Никсон «задавал множество вопросов о нашем ядерном потенциале и о том, сколько людей он способен убить. Он определённо волнуется, что решения о гибели целых миллионов можно принимать так беспечно».[26]
22
Исключением была Европа, где, как знали в СССР, тактические ядерные удары были возможны в начале любого военного конфликта, так что советские военные планировали превентивный ядерный удар. См.: Mastny V., Byrne М., eds. A Cardboard Castle: An Inside History of the Warsaw Pact, 1955–1991. - Budapest: Central European University Press, 2005. - Pp. 406–412.
23
Хороший обзор советского образа мысли на основе интервью с советскими гражданами см.: Hlnes J., Mlshulovich Е. М., Shull J.F. Soviet Intentions 1965–1985. BDM Federal Inc., for Office of Secretary of Defense. 1995. Sept. 22. Vol. I. An Analytical Comparison of U.S.-Soviet Assessments during the Cold War. Также см.: Savelyev A., Detinov N. The Big Five: Arms Control decisionmaking in the Soviet Union. - Westport, Conn.: Praeger, 1995. - Pp. 1-13
24
Итогом этого соревнования стало использование укреплённых шахт и принятие концепции возмездия, которой придерживался Келдыш. Hines, Vol. п, р. 85; Savelyev, рр. 18–19; Катаев, неопубликованные мемуары, «Некоторые факты из истории и геометрии» (в распоряжении автора); письмо Павла Подвига автору от 27 марта 2009 г.; Podvig Р, ED. Russian Strategic Nuclear Forces. - Cambridge: MIT Press, 2001.
25
План всё ещё включал идею ответного удара. Группа «Альфа» использовала бы 58 % арсенала для удара по советским Вооружённым силам. Группа «Чарли» (удары по городам и промышленным целям) должна была использовать только около 11 % оружия. См.: The Nixon Administration, the SIOP, and the Search for Limited Nuclear Options, 1969–1974 /TNSA EBB. № 173. Doc. 3.
26
Высказывания Киссинджера о Никсоне см.: TNSA EBB 173. Doc. 22. Haldeman H.R. The Haldeman Diaries. - New York: G. R Putnam’s Sons, 1994. — В 55. Киссинджер настаивал на разработке вариантов ограниченной ядерной войны, утверждая, что угрозы полномасштабного нападения неубедительны. 17 января 1974 г. Никсон подписал меморандум о национальной безопасности № 242 — сверхсекретную директиву, описывающую намерения разработать «широкий круг» вариантов ограниченного ядерного нападения. Директива была результатом усилий Киссинджера. См. TNSA ЕВВ 173; Burr, The Nixon Administration, the «Horror Strategy» and the Search for Limited Nuclear Options, 1969–1972 // Journal Of Cold War Studies. - 2005. - Summer. - Vol. 7. - № 3. - Pp. 34-78