И далее: «В биогеохимии выдвигаются на первое место естественные тела, характерные для биосферы, – живые естественные тела и сложные естественные тела из косных и живых – биокосные тела, вне биосферы не существующие»[116].
Казалось бы, это очевидно само собой: дескать. живое существо и есть тело, как же иначе! – получается, что тело стремится к самому себе… Однако более вдумчивое понимание видит, что ноуменальное начало может иметь своим «предметом» и нечто другое, существующее бестелесно и к живым телам не относящееся. Существуют, например, вирусы, которых с сомнением можно отнести к живым телам: эти молекулярные структуры – не жизнь, а род биороботов, целиком зависимых от настоящих живых тел. (Их «жизнедеятельность» не существует вне жизненного поля клетки. Для этого у них нет ноуменальных квантов жизни; вообще, нет энергетики. Их гипнотизирующая самосборка невозможна вне клетки. Главное же, что характеризует их как биороботов, – это неспособность к домостроительству.) Им подобны плазмиды и другие биомолекулы, вне живых тел не имеющие биологического смысла. В этом ряду можно назвать и бестелесные сущности иного рода – явления из потустороннего мира. В отличие от названных «предметов», живые тела имеют жизнь в самих себе, способную расти, чего не «умеют» делать вирусы, плазмиды и им подобные структуры. Для них характерна жажда быть и жить в теле, такая же таинственная, как и сами живые тела.
Вот и Данте в «Божественной комедии» не зря доносит нам важную весть из Рая о воскресшем теле: «Когда святое в новой славе тело
За этим стремлением жить в теле как производное явились системы генов, белков, нейронов, физиологических механизмов и т. д. – тело требовалось размножать, развивать, совершенствовать, передавать от поколения к поколению. Всё это делать ради его существования под водительством ноуменального начала. Принцип А. Швейцера гласит: «Жизнь может жить только среди жизни». Если кратко – не живи один.
Продолжая идею первостепенности значения тела, скажу следующее: всякое живое существо (в силу действия своего ноумена!) стремится владеть не только самим собой, но с необходимостью «заручается» и продолжением его в виде приручённой, целесообразно преобразованной среды. Таким образом, оно сущностно обретает как бы два тела, два дома: первый дом – собственно тело – и тело вторичное, которое строится вовне и многократно.
Плацента, кокон, нора, муравейник, терем, оберегающее слово – всё это проявления той же внутренней сущности, жажды иметь себя ещё и рядом с собой, иметь пределы вне себя. Чем более развито существо, тем раньше (уже с эмбриона) и сильнее оно стремится обзавестись домом в этом глубоком и многозначительном смысле.
Напрашивается вопрос: не противоречит ли принцип домостроительства принципу символистского «инструментария»? Подчеркнём ещё раз – символистский «инструментарий» делает жизнь жизнью, держит собой всю её информатику. И вместе с тем направляет динамику жизни так, чтобы она была способна домостроительствовать. Ибо домостроительство – тот стержень, тот якорь, который подтягивает всякое живое существо на высоту действенной, творчески продуктивной жизни, без чего она гаснет и погибает.
Не боясь повториться, позволю себе сделать далеко идущие выводы. А именно: самое фундаментальное качество всякого живого тела, в отличие от неживого природного тела, – это способность к целеустремлённому созиданию новой среды, новой природы, приспосабливаемой, приручаемой «под себя». Следует подчеркнуть, что это домостроительство осуществляется непременно как творческий, созидательный акт, а не как невольные «отходы производства». (Ещё В.И. Вернадский отмечал как одну из важнейших функций живого вещества – средообразующую функцию, своей творческой мощью преобразующую биосферу.) Это способность изменять не только вещество и энергию окружающей природы с её физическими и химическими свойствами, но и самоё пространство-время! Никакие другие тела в мире свою среду целенаправленно не созидают. В этом и состоит вселенское творческое предназначение живой материи.