В этой связи хочется привести глубокое размышление философа и богослова отца Сергия Булгакова. В своей книге «Свет невечерний» он высказывает глубокое убеждение в том, что в мировом процессе «меональная основа телесности» из потенции переходит в актуальность и «утверждает свою актуальность». И затем, развивая свою идею, говорит: «Земля в этом смысле есть становящаяся духовная телесность, она лишь стремится стать той «новою землёю», которая выявится по окончании мирового процесса, когда чёрная и тёмная масса преложится в «море стеклянное, подобное кристаллу»… Это таинственное преодоление материи идеей мы наблюдаем при всяком изведении «из тёмной глыбы ликов роз», деревьев, цветов и злаков, стремящихся создать себе тело, явить в нём свою идею. Это же самое осуществляется и искусством, просветляющим материю идеей. Наконец, это же самое человек в духовной работе производит и над самим собой, созидая своё высшее Я, а через него изменяя и своё тело. Тело и материя отнюдь не тождественны, как это обычно считают, связь телесности с материей есть загадка, по-своему не менее таинственная, нежели связь души с телом; бестелесное же существование идей есть фикция и абстракция: nulla idea sine corpore. Вся земля есть потенциальное тело…»[118].
Такова планетарная парадигма о. С. Булгакова. Не следует ли из этой его идеи о планетарной телесности жизни идея о собственной её центричности?
Известно, что вездесущность жизни ограничивается её привязкой к нашей планете, планетоцентричностью. Однако феномен планетоцентричности жизни состоит ещё и в том, что она сама создаёт эту свою центричность. Она преобразует планету своей работой, всё более насыщая её своей энергией, своими эманациями, своей живоносностью, и сообщает ей тем самым всё большую цельность, своеобразную и уникальную; прорисовывает её лик, делая его всё более выразительным и необыкновенным.
Великая идея единства человека и среды (как и всего живого), та идея, что сама вселенная может быть мыслима как продолжение человеческого тела, более того, как особое вселенское тело его, не оставляла священника Павла Флоренского. «Различными путями, – пишет он, – мысль приходит всё к одному и тому признанию: идеального сродства мира и человека, их взаимообусловленности, их пронизанности друг другом, их существенной связанности между собой… Биологически – окружающее нас, есть наше тело, продолжение нашего тела, совокупность дополнительных наших органов»[119].
От себя добавим: домостроительство – это планетарность в устроении всякой земной жизни. И уж тем более планетарность домостроительства присуща человеку. Я считаю, что тело – это мостик, соединяющий душу с планетой и таким образом делающий душу планетной.
И ещё, повторюсь: проблема дома – это проблема тела; тела, всё более одухотворяемого. В этом и суть домостроительства.
Когда умирает близкий человек, мы тяжко скорбим. И не только из-за того, что больше на этом свете никогда его не увидим, не услышим, не приголубим… Скорбь эта тяжела и метафизически – она о разрушении цельной человеческой личности, ибо душа отпадает от тела, и оба впадают в сиротство. Душа, отделяясь от тела, теряет свою какую-то фундаментальную цельность. А о теле и говорить нечего: оно просто распадается. Конечно, в ином мире, куда попадает душа, своя реальность, духовная. Но эта духовная реальность нуждается в единении с «низшей», плотяной, земной реальностью, которую можно рассматривать в качестве её особого, земно-вселенского тела – тела запредельного. Запредельного – так как пределов его мы не знаем. Флоренский утверждает: «Человек есть бесконечность»[120].
Духовная реальность пребывает в единстве с «плотяной», грубо-вещественной реальностью. И человек с его «плотяным» телом (есть ведь и духовное тело) и с его бессмертной душой является мостиком между двумя этими реальностями. (Не зря Плотин называл душу амфибией, хотя точнее было бы, пожалуй, назвать амфибией всего человека.)
Итак, духовное бытие нуждается как в малом человеческом теле, так и в бесконечно большом, космически запредельном, вселенском теле. Тело материальное – великая Божия тайна. Об этом писал и Мотовилов. Здесь мы присоединяемся к удивительно ёмкому прозрению Павла Флоренского, который сказал: «Человеку-мужу надлежит любить Мир-жену (Мир-жена соотносима со вселенной – автор), быть с нею в единении, возделывать её и ходить за нею, управлять ею, ведя её к просветлению и одухотворению и направляя её стихийную мощь и хаотические порывы в сторону творчества, чтобы явился в твари её изначальный космос»[121].
119
Действительно, рыбы или птицы (или другие животные) так тесно слиты со своей средой, что хочется думать, что они и порождены этой средой! И в самом деле, так оно и есть в глубокой своей основе: именно среда даёт им основу, и благодаря этому сама как бы получает завершение в своём развитии. (Здесь проглядывает всё тот же антропный принцип.) См.: