Кроме того остается вопрос: из чего следует истинность категорического императива? Почему мы должны поступать так, как он предписывает? Положим, соблюдение нами нравственного закона способствует нашему самоуважению, благу окружающих нас людей и даже общественному благу в целом. Ну и что? В конце концов, какое мне дело до общественного блага? Не лучше ли блюсти свой личный интерес, пусть и в ущерб окружающим? Здесь надо опять-таки найти ту точку, где благо личное и благо общественное совпадают.
Для начала можно выстроить иерархию ценностей, соответствующую иерархии существования по степени агрегации. Тогда мы придем к тому, что благо семьи выше блага личности, благо нации выше блага семьи, благо человечества выше блага нации, благо Вселенной выше блага человечества. В общем, кажется, несложно согласиться с тем, что целое больше части и потому его интересы приоритетны. Однако такая иерархия должна строиться сверху вниз, от базового, исходного Целого. Именно оно задает критерии блага, под которые должны последовательно подстраиваться более низкие уровни иерархии. В противном случае вся иерархия ценностей рушится и теряет свой смысл.
Но какое значение может иметь благо человечества, как мы его понимаем, для блага Вселенной? Вселенная, согласно научным данным, появилась примерно 14 миллиардов лет назад, а современный человек как биологический вид существует лишь несколько десятков тысяч лет и в течение ближайших 2-3 миллиардов лет, когда Солнце будет приближаться к стадии красного гиганта, — и вероятно, даже гораздо раньше — исчезнет вместе со всеми прочими земными формами жизни, между тем Вселенная продолжит свое существование. Повлияет ли исчезновение человечества и земной жизни вообще на бытие Вселенной? Возможно, вместе с ними из мира уйдут страдания и нравственное зло. Тогда, пожалуй, надо признать справедливой исполненную мизантропии шутку Бертрана Рассела: «Род людской — это ошибка. Без него вселенная была бы не в пример прекраснее»[158]. Отсюда следует, что благо человечества — это фантом, призрак, за которым не стоит гнаться. Соответственно, каждый волен поступать как хочет и имеет полное моральное право руководствоваться в своих поступках сиюминутными интересами личного выживания, взяв на вооружение знаменитую фразу маркизы де Помпадур: «После меня хоть потоп».
Канта, конечно же, такое понимание нравственного принципа не устроило бы. Он был убежден в том, что истинность категорического императива не нуждается в доказательстве, что каждый человек в глубине души признаёт свой моральный долг, даже если на практике ему не следует. Однако для обоснования того, что моральное долженствование имманентно природе человека, Канту потребовалось обратиться к идее высшего блага.
Получилось довольно парадоксальное логическое решение. С одной стороны, мораль сама по себе не требует божественного законодателя, который устанавливал бы ее правила, прописанные в религиозных заповедях. В предисловии к своей книге «Религия в пределах только разума» Кант писал: «Мораль, поскольку она основана на понятии о человеке как существе свободном, но именно поэтому и связывающем себя безусловными законами посредством своего разума, не нуждается ни в идее о другом существе над ним, чтобы познать свой долг, ни в других мотивах, кроме самого закона, чтобы этот долг исполнить… Следовательно, для себя самой… мораль отнюдь не нуждается в религии; благодаря чистому практическому разуму она довлеет сама себе»[159]. С другой стороны, «…хотя для правомерного действования мораль не нуждается ни в какой цели и для нее достаточно закона, который заключает в себе формальное условие применения свободы вообще, из морали все же возникает цель; ведь разум никак не может быть безразличным к тому, каков ответ на вопрос: что же последует из этого нашего правомерного действования…»[160]. Поэтому возникает идея о том, что обусловливает и наши представления о моральном долге, и наше поощрение, соразмерное исполнению долга, «т. е. идея высшего блага в мире, для возможности которого необходимо признать высшее, моральное, святейшее, всемогущее существо, которое одно только и может объединять оба этих элемента»[161]. При этом Кант особо подчеркивает, что идея высшего существа следует из морали и не есть ее основа. Таким образом, мораль обусловливает идею Бога (т. е. приводит нас к выводу о его существовании); в то же время Бог обусловливает ее локальную цель в форме воздаяния за моральное поведение и конечную цель в форме высшего блага, заложенную в идее долженствования. Это напоминает порочный круг, но в этой логической конструкции идея Бога все же играет определяющую роль. Она выступает в качестве необходимого и достаточного условия морального закона (чтобы моральные усилия получили заслуженную награду, необходимо божественное вмешательство; вместе с тем божественная сущность, воплощающая в себе идею блага, доводит эту идею до человека как цель, к которой он должен направлять свои устремления, что является достаточным основанием главного морального принципа).
158
Цит. по: Суета сует. Пятьсот лет английского афоризма. — М.: Издательство «Руссико», редакция газеты «Труд», 1996. С. 268.