Та пустошь лежала под парами уже второй год. Кусок новины они, горбясь, подняли тяжким трудом: по низу все было переплетено корнями. Ужас! Как на ином болоте или в тайге, где через дёрн-то и не прорубишься. Они вложили в нее много сил, прикипели к ней телом и душой.
Работу Пущины бросили тогда, когда солнце поднялось высоко, стало припекать, прихватывало дыхание, палило под рубахой. Они ушли к избушке, забились под навес, переждать жару, чтобы вечерком, по холодку, опять выйти в поле.
Иван пообедал и прилег вздремнуть тут же, под навесом, прикрыв лицо полотенцем от надоедливых мух. Васятка и Федька ушли купаться на старицу. Дарья прибрала с Машей посуду и тоже прилегла отдохнуть.
Подремывая, Иван незаметно провалился в сон и даже слегка всхрапнул.
Разбудил его Васятка, тормоша за плечо так, что он даже фыркнул с испугу, как добрый конь, почуявший в тайге близкого зверя: «Фр-р!.. Что-о!»
— Дядя Ваня, заимка Митяя горит! — крикнул Васятка, видя, что он таращит со сна пустые глаза и ничего не понимает.
Уже несколько дней стояла жара, было душно, ни ветерка. И в знойной тайге, зажелтевшей задолго до осени, густо пошла паутина, повылезала всякая нечисть, сразу откуда-то взялась тьма насекомых.
«Сушь, вот и горит все, как порох… Кто-то там, у Митяя, из домашних, набедокурил, не иначе»…
— А ну давай коней! — велел он Васятке, окончательно приходя в себя от дурманящего послеобеденного сна, и подумал, что кто бы там ни был виноват, а помогать соседям на пожаре надо.
— Батя, и я с вами! — вскричал Федька, заметив, что Васятка вывел из-под навеса только двух лошадей.
— Ты сиди тут! Кто-то же должен остаться с бабами! — отмахнулся от него Иван.
Федька чуть не ударился в рев.
— Да возьми же ты его! — закричала Дарья на мужа. — Что ты его тыркаешь-то все! Уж и не надоело!..
Они снова поругались. И Дарья выбила от него то, что хотела. А он уступил ей, только чтобы не видеть ее такой некрасивой, как воробей-драчун с взъерошившимися перьями.
— Ладно, бери буланку! — крикнул он сыну и вскочил на гнедого. — И живо за мной, лапотники!
Васятка и Федька засучили пятками по бокам лошадок, пустились за ним, дернувшим рысью к лесу, из-за которого к небу тянулся столб дыма.
Вымахнув из березняка на паровое поле Митяя, он примерился было наддать гнедому, чтобы промять его, да и хотелось козырнуть перед соседом статью жеребца: красавца, доброго иноходца. Но тут же он передумал и остановил коня, не видя никакого движения и суеты подле избушки Митяя. Та же полыхала, потрескивала смолой. Кругом было странно безлюдно: ни самого Митяя, ни беготни его семейных и, вообще, ни души… А здесь же он, здесь был еще сегодня утром. И чтобы Митяй-то позволил гореть своему добру, вот так запросто… Не-ет! Такого не могло бы и присниться!
Они тронули лошадей и медленно затрусили к заимке. Но еще не доезжая до нее, он уже почувствовал, что тут случилось что-то недоброе. И действительно, подъехав к избушке, они увидели подле ее крыльца пластом лежавшего Митяя, у которого из спины торчала стрела…
Иван спрыгнул с коня, наклонился над казаком: тот был мертв. Голова у него была неестественно подвернута, по его лицу уже ползали мухи, один глаз косо уставился на него из-под полузакрытого века, как будто подглядывал за ним… Поодаль, у родника, лежал его сын Никола, уже взрослый парень, тоже убитый. А его жены Оксанки нигде не было видно.
Он рывком выдернул из трупа стрелу: это была киргизская стрела. Их-то он уже насмотрелся…
«Набег!» — мелькнуло у него.
И он с холодком в груди подумал, что его заимка и его родные остались целы только потому, что отсюда, от Митяева поля, к ним вела едва заметная тропа, известная не всем. А значит, киргизы, пограбив Митяя, ушли дорогой на Томск и по пути выжгут еще не одну заимку.
Да, этого набега в остроге ждали. Давно уже будоражили жителей городка слухи о нем, доходя окольными путями от того же Абака, телеутского[39] князя. Но чтобы вот так внезапно, чтобы его проморгали отъезжие караулы на киргизской стороне, этого не ожидал никто. И сейчас это застало всех врасплох, и будет много, очень много крови.
«Предупредить! Кого еще можно, кто еще в поле!»…
— Васятка, скачи к Баженке! Он сейчас тоже на заимке! Передай: киргизы пришли! Набег! А мы с Федькой до своих! Забираем и в острог! Давай, Васятка, давай! Да поберегись, прошу тебя! Пошел! — звонко хлопнул он ладонью по крупу мухорточки под малым.
Васятка подхлестнул лошадку, сорвал ее в карьер под перестук в голове одной и той же мысли: «Там же Зойка!.. Зойка, Зойка!»