Царевич Иван (со слезами). Отец, почто ставишь мне, законному наследнику, препону?
Иван. По правилам, которые Византия унаследовала от Рима, царь право имеет назначать себе преемника, како пожелает. Объяви о том, Малюта.
Малюта. Благоверный царь Иван Васильевич гнев возымел на сына своего царевича Ивана Ивановича и восхотел поставить ему препону: нарек на царствование принца датского Магнуса.
Никита Романов. Государь, не зашло ли дело слишком далеко? Сие публичное объявление о намерении лишить сына прав на престол и сделать своим наследником ливонского короля Магнуса думные бояре не приемлют. Мы не приемлем такое, государь. Объявление, сделанное в присутствии бояр и послов, опрометчиво, и сие вызовет сильное раздражение, особенно в ближнем окружении законного наследника.
Иван (гневно). Вижу, не научило вас, знатных, ни новгородское дело, ни московское. Не научили вас казни на Поганой луже приказных изменников, а также ваших знатных вельмож ставленников, таких как Фунников да Висковатый.
Французский посол. Государь, гибель канцлера Висковатого многих удивила и в Европе. Канцлер получил широкую популярность за границей.
Немецкий посол. Иван Михайлович Висковатый был отличнейший человек, подобного которому нет сейчас в Москве. Его уму и искусству, как московита, нигде не учившегося, очень удивлялись мы, иностранные послы.
Иван (сердито). Иван Висковатый погиб потому, что оклеветал князя Владимира Старицкого, дочь которого Марию я выдаю замуж за принца Магнуса. Клевета на брата моего терпима не может быть мною, царем. (Встает, нервно ходит.) Да все, кто поднимут руку на самодержавную власть, будут казнены. Таковы законы всякого государства – казнить государственных преступников.
Французский посол. Великий царь, рядом с государственными преступниками погибли обыкновенные люди в Новгороде, в Москве и иных городах. Французский мой светлый король Карл Девятый велел мне передать, что он скорбит о кровопролитии и невинных жертвах.
Иван. Так-то он скорбит? Ты, брат наш дражайший, скорбишь о кровопролитии. Да вы все вместе с ним в Европе скорбите о гибели наших изменников. А скорбите ли, что у французского короля в его королевстве несколько тысяч перебито вместе с грудными младенцами? Христианским государям пригоже скорбеть, что такое бесчеловечие французский король учинил и столько крови без ума пролил. А не скорбят. Филипп Второй испанский поздравляет Карла Девятого французского. От нас хотят терпимости к еретикам-изменникам, сами же совершают Варфоломеевскую резню.
Английский посолДженкинсон. Государь, мы в Англии осуждаем насилие в католической Европе, но также и новгородский погром.
Иван. Вы в Англии разве не делаете то же? В Англии на Лондонском мосту в один прием повесили триста человек, и моя сестра Елизавета, показывая французскому да моему послу башни Тауэра, зубья которого сплошь увешаны повешенными, говорила: «Так-то мы выводим измену». Да издавна так было. Что сделал я да дед мой великий князь Иван Третий в Северо-Восточной Руси, делали во Франции Людовик Одиннадцатый, в Испании – Фердинанд Католик с Изабеллой Кастильской, германские императоры Фридрих Третий и Максимиллиан.
Литовский посол. То же использует Россия и для внешних завоеваний.
Иван. Мы, господа, боремся за нашу отчину. Как у Елизаветы английской соперничество с Филиппом испанским на теплых морях, так и у нас в Ливонии на Балтике с Речью Посполитой да Швецией соперничество. Ливония для нас есть сношение с Западной Европой. Белое море далеко от Европы и свободно для плавания меньшую часть года. Также и успешная наша борьба с татарской Азией: прежде оборонялись, ныне наступаем. Господа, при прежних князьях Россия тесно общалась с образованным миром. С появлением татар связь с Западом прервалась. Война с Ливонией есть восстановление прерванной татарами связи.
Литовский посол. Если вы, московиты, стремитесь к единению с Европой, отчего же отвергаете Унию всех христианских церквей?
Иван. Оттого, что подобная Уния гибельна для православного духа нашего, а то означает и для отчизны. Издавна раздвоение церкви, греческий Восток православный и латинско-лютерский Запад. В России признавался Второй Рим. Однако сто с лишним лет тому дошла весть: благочестивый император и вселенский патриарх, как раз те, кому бы и хранить больше всего истинную веру, впали в тяжкую гнусную ересь – на Флорентийском соборе 1439 года от Рождения Христа признали над собой первенство папы и приняли папство, ненавистное filioque[17]. Известие сие аки гром поразило православие. Те, на кого полагались аки на незыблемую твердыню и на оплот православия, столп веры, учителя, наставники – слово, которое ценилось на вес золота, – они вероотступники. А что стряслось далее, господа, всем ведомо. Четырнадцать лет спустя после Флорентийской унии турецкий султан Магомет Второй торжественно въезжает во главе победоносного войска в ворота Константинополя. С сей минуты Царьград становится Стамбулом, а Святая София – нечестивой мечетью. Вместо христианского креста, над поруганным храмом благочестия заблистал мусульманский полумесяц. Второй Рим низвергнут, и на престол византийский, вместо защитника православия, воссел враг Христов. Здесь Божья кара. Мог ли Бог попустить нечестивых агарян овладеть Константинополем – священным сосудом вечной истины? Город и вся страна погибли за свои грехи. Главный же грех – Флорентийская уния, подчинение папе римскому. Ежели бы и мы совершили такое, то и у нас над святыми православными соборами Кремля вместо христианских крестов заблистали бы мусульманские полумесяцы! Потому-то мы держимся нашего православного богословия.