До времени клиперов многие мореплаватели, направляющиеся в Юго-Восточную Азию, избегали знакомства с мысом Горн. Они предпочитали путь вокруг мыса Доброй Надежды, хотя он также слыл одним из самых бурных уголков Атлантики. Через скалистый массив на южной оконечности Африки в палеозое в течение многих тысячелетий сползал в Южную Атлантику глетчер, в результате чего Столовая гора приобрела свою характерную форму, отразившуюся в ее названии. Эта гора нередко оказывалась последним клочком земли, который моряки видели в своей жизни.
Своим названием мыс Доброй Надежды обязан не моряку. Для матросов парусных кораблей он остался мысом Бурь. Так назывался он еще со времени его открытия Б. Диашем. Лишь жаждущему сокровищ Индии португальскому королю Жуану II пришло на ум дать мысу это необычное имя: после первого плавания вокруг Африки он «надеялся» добраться до Индии. Моряки называют его, самое большее, просто мысом Надежды.
Однако самых больших жертв требовали не рифы у южноафриканского побережья, а Столовая бухта. Все новые и новые корабли и даже целые эскадры бросали здесь якоря, надеясь найти в этой бухте укрытие. И такое убежище им предоставлялось, если ветер дул с зюйд-оста. Однако, когда наваливались норд-вестовые штормы, дующие прямо внутрь бухты, для стоящих там на якоре парусников наступала великая погибель.
В 1716 году одни только голландцы принесли здесь в жертву убийственному норд-весту 42 фрегата. В 1799 году на дно бухты за ними последовали 12 торговых судов и три военных корабля. Норд-вест разрывал якорные канаты и цепи, как бумажный шпагат, и, прежде чем корабли успевали предпринять защитный маневр, загонял их на песчаные банки.
Искателям сокровищ удалось отыскать в Столовой бухте около 300 корпусов парусных судов. Однако это лишь небольшая часть кораблей.
С постройкой Суэцкого канала количество судов, огибавших мыс Доброй Надежды, значительно сократилось, но и после этого воды у южной оконечности Африки не сделались столь пустынными, как у мыса Горн. Во-первых, южная часть Африки в отличие от южного выступа Американского субконтинента густо заселена, а во-вторых, современные сверхкорабли, в особенности гигантские танкеры, вынуждены выбирать путь от южноаравийских нефтяных центров в Европу не через канал, а вокруг Африки.
К знаменитым корабельным капканам Атлантики причисляют и далекий мыс Гаттерас. За последние четыре столетия, по самым приблизительным данным, здесь пошли ко дну 2200 кораблей. Зловещую славу снискали себе также побережье Новой Шотландии и расположенный к юго-востоку от нее блуждающий остров Сейбл. Из-за постоянного размывания песка на западной стороне острова и намывания его на восточной этот остров все время упорно перемещается на восток. Поэтому обломки судов, потерпевших некогда крушение у восточного побережья острова, через какое-то время вдруг появляются на свет у западного. Так случилось с одним американским клипером, местопребывание которого в течение 80 лет оставалось неразгаданной тайной Северной Атлантики.
Глобтроттеры и охотники за древностями, наносящие время от времени на своих яхтах визиты Сейблу, своими лопатами помогают ветру и волнам открывать «гробовые доски». Они постоянно находят нечто представляющее интерес для коллекционеров, – от якорей, старых корабельных фонарей, секстанов и сосудов до судовых колоколов, шпилей и хронометров.
Не только Атлантика, но и другие океаны требовали дани от плавающих по ним парусников.
Коварные коралловые банки Тихого океана, его свирепые шквалы с чистого неба и тропические штормы с проливными, как из ведра, дождями оказались роковыми для обоих экспедиционных кораблей Лаперуза. Десять лет спустя исследователь Южных морей Дюмон-Дюрвиль[05] нашел якоря кораблей. Кораблекрушениями закончились и австралийские экспедиции Флиндерса и Фрэкинета.
Тихий океан едва не погубил экспедицию Кука. У восточного побережья Австралии «Индевор» напоролся на Большой Барьерный риф, протянувшийся почти на две тысячи километров. Судьба экипажа, а тем самым и всей экспедиции буквально висела на волоске. Кук подтверждает эту неудачу в описании своего первого кругосветного плавания: «В несколько мгновений весь экипаж был на палубе, и на лицах у всех застыл страх. В течение нескольких часов курс наш был в открытое море, поэтому мы знали, что не можем быть в непосредственной близости от берега. Наше предположение, что мы застряли на коралловом рифе, следовало только подтвердить. Мы убрали все паруса и спустили шлюпки, чтобы иметь возможность промерить глубины вокруг скалы. Наши опасения подтвердились: корабль сидел на рифе. Все усилия освободить его были тщетны. Между тем волны били о борт и сотрясали корабль с такой силой, что мы едва могли удержаться на ногах. Прошло немного времени, и мы увидели в лунном свете плавающие вокруг нас доски от обшивки нашего киля. Мы бросили якорь с кормы, где было поглубже, и попытались освободиться с помощью лебедки. Но все было напрасно, ибо мы потерпели крушение во время полного прилива. Единственная выгода, которую принес нам отлив, состояла в том, что волны не били больше столь яростно в борта. Мы надеялись лишь на следующий прилив. Однако нельзя было сказать с уверенностью, выдержит ли наш корабль до тех пор. Мы отчетливо ощущали, с какой могучей силой дерут коралловые скалы своими острыми краями наш киль, и от этого совсем почти пали духом.
Наши помпы немедленно начали работать. Весь тяжелый балласт из железа, камней, некоторых запасов и наши шесть орудий на верхней палубе были выброшены за борт. Каждый работал с полной отдачей и ожесточенным рвением. Матросы наши настолько прониклись сознанием опасности, что не слышно было ни единого проклятия. Мысли о смерти полностью нарушили эту старую матросскую привычку.
К нашему ужасу, прилив поднял корабль не более чем на полтора фута, хотя мы облегчились почти на 50 тонн. Последняя наша надежда была на полуночный прилив, который здесь особенно силен. Чтобы воспользоваться им, мы выбросили в море еще кое-какие предметы.
До сих пор вода просачивалась внутрь корабля слабо, но за два последних часа пробоина увеличилась настолько, что уровень воды в трюме стал угрожающе возрастать. Мы поставили людей к двум носовым помпам. Одна оказалась непригодной. Три остальные работали не переставая. Но, несмотря на это, в трюм вливалось столько воды, что мы должны были опасаться потонуть тотчас же, как только сойдем с рифа. Таким образом, всплытие могло принести нам не спасение, а гибель. Наших шлюпок было явно недостаточно, чтобы переправить всех на берег. И я с дрожью признался себе, что в момент гибели люди могут выйти из повиновения и на палубе начнется ужасающая борьба за место в шлюпке. И все же участь тех, кто остался на корабле и нашел смерть в волнах, была бы, возможно, лишь немногим ужаснее судьбы добравшихся до берега без необходимого для защиты оружия…
В девять часов вечера корабль выпрямился. Когда время стало приближаться к десяти, мы сделали последнее усилие и при помощи якорной лебедки благополучно выбрались на глубокую воду. Мы радовались, что вода, залившаяся в трюм почти на четыре фута, больше не поднимается. Огромное опасение внушало теперь, правда, истощение наших людей, которые после пережитых волнений и непрекращающейся двадцатичетырехчасовой работы никак не могли прийти в себя. У помпы любой из них мог оставаться не более пяти минут, а затем валился в изнеможении на палубу…
Выносить такое напряжение дольше люди были не в состоянии. Мистер Монхауз, наш офицер, предложил мне поэтому метод, применение которого он видел однажды на одном торговом судне. Это судно имело пробоину, через которую лилась вода, прибывающая каждый час на четыре фута, и тем не менее ему удалось благополучно добраться от Вирджинии до Англии. Способ этот заключался в применении так называемого пластыря: к развернутому парусу приметали большое количество пакли и шерсти и завели парус на канатах под корабль. Пакля и шерсть под воздействием потока воды втягивались в пробоину и в какой-то мере закрывали отверстие. До этого мы работали на трех помпах, теперь оказалось достаточно одной. Этот успех вновь усилил наши чаяния и вызвал у матросов такой подъем настроения, что лучше и представить трудно, будь мы даже и в гавани. Еще несколько минут назад самой дерзкой нашей надеждой было суметь выброситься на берег и построить из обломков корабля маленькое судно, которое могло бы доставить нас в Ост-Индию. Теперь же речь шла никак не меньше, чем о том, чтобы отыскать хорошую гавань для ремонта корабля и продолжать затем как ни в чем не бывало наше путешествие».
Примечание 5
Жюль Себастьян Сезар Дюмон-Дюрвиль (1790–1842) – французский мореплаватель и океанограф. Совершил два кругосветных плавания, участвовал в антарктической экспедиции. Именем Д.-Д. названо море в Антарктике.