Глебов развернулся, чтобы уйти, но Дора кинулась за ним следом, обхватила руками, прижалась к его спине.
— О, Алекс, не уходите! Останьтесь! Я так люблю вас! Так, что мне хочется носить вашего ребенка под своим сердцем! Останьтесь! Прошу!
Мгновение, пока Алексей молчал, показалось вечностью. Затем он бережно разжал объятия Айседоры, поцеловал ей руку и покинул номер. Закрывшаяся дверь будто подрубила американку. Она упала на пол и зарыдала.
Айседора не заметила, сколько прошло времени, но слезы ее высохли, а на лице отразилась отчаянная решимость. Она твердо шагнула к телефону.
Через полчаса Станиславский уже стучался в ее номер.
— Что случилось, мадмуазель Дункан? — встревожено спросил он и тут же замолчал — Дункан встретила его во все оружии — при свете свечей в легком воздушном пеньюаре, подчеркивающим все ее достоинства.
— О, да, случилось, — мелодраматично ответила она и, опустив ресницы, вздохнула. Затем жестом пригласила его войти.
— Я не вовремя. — засуетился Константин Сергеевич, ища повод ретироваться.
— Нет, нет! Войдите, мне нужно с вами поговорить!
Станиславский принял приглашение.
— О чем вы хотите поговорить со мной, мадмуазель Дункан?
Дора неторопливо, грациозно, словно пава, прошла к столику и стала разливать по бокалам шампанское, которое несколько часов назад планировала распить с Алексеем. Она заговорила:
— Я приехала на гастроли в Россию, впервые увидела златоглавую Москву, Третьяковку, Большой театр. Я околдована вашим театром, теми реформами, которые пытаетесь принести в театральное искусство вы. А потом я увидела и вас самого — высокого, усатого, породистого мужчину.
Айседора протянула бокал с шампанским Станиславскому и села рядом с ним на диванчик.
Станиславский, пытаясь скрыться от ее пристального взгляда, пригубил шампанское. Он кожей чувствовал, что перед ним разыгрывают сцену. И хотя Дора была прекраснейшей танцовщицей, но как актрисе ему хотелось ей сказать: «Не верю!».
В следующее мгновение Айседора огорошила его:
— Я хочу иметь от вас ребенка. Прямо здесь и немедленно!
Такого поворота Станиславский не ожидал, но все же сохранил самообладание.
— Это интересно! — произнес он. Выдержал паузу, обдумывая ответ, затем продолжил: — Однако, ребёнок для меня — очень ответственный шаг. И я хотел бы знать, под какой юрисдикцией будет находиться наше будущее дитя.
— Естественно, он всё время будет со мной! — воскликнула обескураженная Айседора.
Станиславский с задумчивым видом отхлебнул шампанское, поставил бокал на столик и поднялся.
— В таком случае меня это категорически не устраивает, — заявил он и откланялся.
Когда он ушел, Айседора в сердцах швырнула бокал в дверь. Хрусталь вдребезги разбился и разлетелся мелкими осколками по полу.
— Русские мужики — дураки! — выкрикнула она, и слезы брызнули из ее глаз. А затем она рассмеялась.
Двухэтажный каменный особняк Шмитов, в котором она находилась, выглядел чужим среди покосившихся домишек с низкими заборами Пресни. Эту окраину города с центром соединял Горбатый мост. Рядом с особняком находилась мебельная фабрика Шмитов, на воротах которой среди золотых корон и медалей виднелась гордая надпись:
«Поставщик двора его императорского величества…»
Лиза вздохнула. Почти неделю назад она прибыла в Москву к своей подруге Кате Шмит[23]. Это был не только дружеский визит, но и партийное задание — и Катя и ее брат Николай, поддерживали социал-демократов. Хозяева особняка гостеприимно пригласили ее пожить в их доме — благо места всем хватало.
Лиза кинула взгляд на часы, тикающие на каминной стойке. Около двух ночи. В особняке было тихо — все спали. Только Лизе не спалось — ей было тревожно. Она прислонилась лбом к оконному стеклу и лишь теперь заметила светлое пятно на снегу — чуть дальше в одной из комнат через шторы пробивается слабый свет. Она отошла от окна и легла в кровать. Свет горел в комнате Николая Шмита. Он тоже не мог уснуть. Лиза вздохнула, вспомнив, их знакомство.
Катя встретила свою гостью с восторженным криком, а ее мать — Вера Ви-куловна — осуждающе покачала головой. Девушка присмирела, представила свою гостью maman[24] — та взглянула сурово, кивнула и, опираюсь на клюку, удалилась.
Катя провела замерзшую Лизу через приемный зал в кабинет, предложила погреться у пышущего жаром камина, и, сообщив, что на минутку удалится, исчезла за дверью. Сразу стало тихо и покойно. Горящий камин излучал тепло и уют. Лиза протянула озябшие руки к очагу и улыбнулась. В эту секунду дубовая дверь с тихим скрипом открылась, и она обернулась.
23
Екатерина Павловна Шмит (1884–1941) — революционерка, с братом Николаем Шмитом принимала активное участие в революции 1905–1907 гг.