— Вот вам еще одно доказательство, что молодая армия — ведь до 1868 года в Японии существовало только средневекового типа ополчение — может сделать огромные успехи в определенных условиях…
«Да где же все это я уже слышал? — думал Ильицкий. — Все это уже было где-то сказано…»
Он недолго мучился, вспомнив, что не слышал эти рассуждения, а читал. В статье в «Военном вестнике». Энгельке ничтоже сумняшеся слово в слово пересказывал ее.
Ученый юрист Энгельке имел слабость: мнил себя стратегом, не слабее собравшихся тут военных! Он приготовился говорить долго.
Все с мольбой обратили взгляды на барона, ожидая его вмешательства в разговор. Меллер, выложив на стол и разглядывая свои бессильные руки, подхватил конец фразы и, слегка подражая тону Энгельке, продолжал:
— Кстати, интересно, что первое боевое крещение и полезные для себя уроки японская армия получила в 1877 году при подавлении Сатцумской революции. А у нас ведь принято думать, что подавление революций — не армейская компетенция.
Дело было сделано, Энгельке почтительно умолк, и генерал овладел разговором:
— Не потому японцы нас побили, что они сильны, а потому, что мы слабы. Нас погубила внутренняя обстановка в государстве. Не одни только пушки, мины, фугасы, гранаты, волчьи ямы решают судьбу сражений. Беспорядки, забастовки, злорадство, сопротивление воле монарха, словом, — революция… Дошло до того, что и солдат разложили! В результате снаряды не разрываются, пушки не стреляют. Могло быть и хуже. В Ляояне японцы готовились устроить нам Седан по всем правилам.
Разговор, как всегда, пошел о пустяках, и барон умело направлял беседу. Память у него была замечательная, и обо всех он знал что-нибудь плохое или смешное.
О Ренненкампфе рассказывал множество историй, в которых тот фигурировал как напыщенный дурак, мнящий себя спасителем России.
Простоватый подполковник Заботкин некстати вспомнил о деле при Вафангоу, где Ренненкампф отличился, командуя драгунами.
Меллер-Закомельский тотчас заметил:
— Барон Ренненкампф так прославился храбростью, что даже ему фамилию переменили на Ренненфонкампф[2].
И, обведя взглядом заинтересованных слушателей, Меллер охотно сообщил:
— Барон Ренненкампф умеет великолепно жить на проценты с весьма скромного, в сущности, капитала: своего участия в подавлении боксерского восстания. Он тогда командовал кавалерией. — Меллер поиграл слабыми пальцами. — А в последующем Павел Карлович прославился главным образом тем, что «выравнивал фронт». Все выравнивал, все выравнивал… — Барон как бы в задумчивости повторял: — Все выравнивал, выравнивал…
Потом он и вовсе закрыл глаза и будто спросонья продолжал бормотать: «Все выравнивал… все выравнивал…»
Барон сделал вид, что дружный смех офицеров разбудил его, и с хорошо разыгранным удивлением поглядывал вокруг.
Смешно пересказывал генерал всякие сплетни про Стесселя, Линевича и других военачальников.
Очень похоже барон изобразил Куропаткина, так что перед всеми возникло длинное лицо командующего с прищуренными глазами, барон даже неплохо исполнил приятным баском песенку, которую пели в кафешантанах: «Я Куропаткин, меня все бьют! Под Мукденом били-били-били… И повсюду били-били-били…»
Про Ивана Васильевича Холщевникова, забайкальского губернатора, Меллер сказал коротко и пренебрежительно: «Ослабел под старость и телом, и разумом…»
Ильицкого это задело. Когда-то Холщевников и отец Сергея были близкими друзьями. Теперь одного уже нет на свете, другой, кажется, попал в скверную историю: по нынешним временам при всех обстоятельствах считается, что губернатор «допустил» беспорядки, если таковые имеют место. Да, эти двое были офицерами старого закала, что называется — служаки. «Слуга царю, отец солдатам», — грустно вспомнил Сергей: так говорили об его отце. Теперь это звучало смешно, старомодно.
Все свои истории барон выкладывал без злобы, просто для приятного разговора, и Сергей с удивлением убеждался, что ровное, всегда в одном ключе, обхождение и равнодушие к людям и обстоятельствам были не просто хорошей манерой, но самой натурой генерала Меллер-Закомельского.
О том, что ожидало всех собравшихся, не говорили вовсе, а если касались тем, связанных с их поездкой, то припоминали только «экзотические» достопримечательности, которые встретятся по дороге: в Новониколаевске отличные бани, на Байкале повар достанет омулей, он мастер их готовить, знаменитая рыба!
И все-то барон знал, и каждое обстоятельство интерпретировал по-своему.