Следующее утро начинается необыкновенной тишиной. Ветра, который вчера мешал при подъеме, сегодня нет. Небо почти совсем чистое. Теперь путь лежит на третью вершину, к третьему капищу — на Вежице. Это будет самый длинный переход, так как хочется пройти не известным уже частично путем, ведущим на Шлёнжу с севера, а избрать иной, более долгий и сложный путь — через скалы Ольбжимки и Скальны и далее по горизонтали в район Вежицы. На всем этом пути памятников дохристианской эпохи нет. Только рядом со Скальней на одном из камней выбит хорошо теперь нам известный крест.
До вала на Вежице добираюсь почти к вечеру. Судя по описаниям, здешний вал очень напоминает все остальные, только размеры его значительно меньше. Так оно и оказывается в действительности. После многочасового перехода подъем на гору кажется очень трудным, хотя сама гора по размерам куда меньше уже «покоренных» вчера и сегодня вершин.
Вежица — это конец и нашего путешествия, здесь мы прощаемся с языческим миром Шлёнжи, ее соснами, камнями, мхами, прощаемся с ее загадками. С безыменной горы, стоящей невдалеке от Вежицы, уже видна Собутка (в переводе на современный русский язык — ночь на Ивана Купалу). Как видно, все здесь напоминает языческие времена, и ведь название «Собутка» древнее, оно не придумано в наши дни, а идет, как говорится, из веков. Имя Собупси носил когда-то и весь массив Шлёнжи…
Солнце стоит уже над самой кромкой горизонта, здешний, вежицкий закат только немногим походит на закаты в других местах Шлёнжи. Сейчас та воздушная даль, где лишь угадывается за деревьями равнина, кажется огромным, дышащим млечными испарениями морем. Заходящее ярко-красное солнце огромно. Все вокруг прощается с ним. Это прощание в последних голосах птиц, в почти неощутимом, еще солнечном шелесте травы; это прощание в тенях от гор и деревьев; это прощание в стихающей музыке дневной жизни, в гимне общего покоя.
Примерно 20 лет назад городские власти Парижа разрешили промышленным предприятиям обзавестись собственными артезианскими колодцами. За первый год было пробурено 500 скважин, за второй — 300, за третий — 60. Затем это дело заглохло, ибо уровень грунтовых вод при хищнической эксплуатации быстро спал на 50 м и в пластах под городом наступила «засуха». Предприятия перенесли сооружение артезианских колодцев в пригороды Парижа, где за последние 10 лет было пробурено более тысячи скважин.
Последствия бесконтрольной эксплуатации недр начали сказываться неожиданно. В 1984 г. во многих центральных районах французской столицы зафиксирован необычайно высокий уровень грунтовых вод, подпочвенная влага стала активно повреждать фундаменты как новых, так и старых зданий. Под угрозой оказались исторические памятники, например Лувр, основа которого просто набухла водой и покрылась микроскопическими водорослями.
Геологам и гидрологам пришлось изрядно потрудиться, чтобы понять смысл и масштабы случившегося. В городе создали 20 контрольных станций и составили новые гидрологические карты. Исследования показывают, что после «засухи» грунтовые воды постепенно накапливались, восстанавливали свой уровень, но пошли вверх не по старым, нарушенным каналам, а по новым. Поэтому они и оказались в непосредственной близости к фундаментам.
Очерк
Художник Ю. Авакян
…О, это очень странная музыка — стрекот кузнечиков и зуд цикад! И откуда они только берутся в этой степи, где зимой минус 35, а летом, наоборот, плюс и ветер несется, словно рожденный гигантским азиатским вентилятором, вечно, всегда по курсу «триста». Это значит, что если вы возьмете в руку компас, стрелка которого показывает точно на север, а поблизости от вас нет никаких магнитных аномалий и не надо подсчитывать девиацию, то назойливый шум, чрезвычайно похожий на неразборчивый говор толпы в окрестностях футбольного поля, где вдет сногсшибательный матч, войдет в ваше правое ухо, пусть даже и прикрытое ладонью. А вы в этот момент вслушиваетесь в разноголосицу звуков великой степи, лежащей севернее таинственной пустыни Гоби. И шум входит в вас и звучит, сплетаясь с пением жесткокрылых, как голос далекого хора, неумолчно гудящего на вершинах дальних Гималаев или на плоскогорье Тибета…
Я лежал на травах этой степи, поросшей диким чесноком, и прозрачные, как небо, мысли кружились в моей голове. Я вслушивался в голос ветра и размышлял порой о странных людях с коричневыми лицами, которые веками пересекали караванными тропами, ведущими из Маньчжурии в Гималаи, в Непал, а затем в солнечную, пряную, благовонную Индию с миллионами курительных палочек, эти однообразные тысячи километров под переливчатым монгольским солнцем, пока не добирались до цели.
44
Вниманию читателей предлагается очерк, в котором излагаются взгляды автора на проблемы биолокации (Прим. ред.).