— Так, Будовцев. Не мори душу, выкладывай про своего Букарбая.
— Пять лет… А знаешь ли ты, что в Наримановке живет такой пастух? Вы их чабанами сейчас зовете. Так вот тот старый чабан и есть сам Букарбай, охотник-казах. Джигит. Еще в гражданскую войну Колчака вместе били.
— Давай же, дед, о деле, — взмолился Спицын. — У нас немало заслуженных чабанов-казахов. Не о том речь. Чем помочь твой Букарбай может?
— Вот я и хотел сказать. Не знаешь ты, Павел Харитонович, известных людей в районе. Охотников, тех, что на волков всю жизнь охотятся. Букарбай — мой друг. Волков бьет наверняка. Без ружья. Дубиной.
Собравшиеся хихикнули, переглянулись…
— Снаряжай меня, Харитоныч, к нему. Уговорю, — решительно сказал Евсеич. — А про то, как он с разбойниками управляется, сами увидите…
Через день в Уткульское на коне явился чабан Букарбай. Широкоскулый, узкоглазый. С редкой черной бородкой и такими же усами, покладистый. Походкой кавалериста, расставляя широко ноги, вошел в кабинет Спицына с нагайкой в руках.
— Здравствуйте, — сказал он. — Зачем Букарбай позвал. Волка бить?
Спицын встал из-за стола, вышел навстречу Букарбаю. Поздоровался за руку. Усадил гостя в кресло у стола. Сам сел в другое, напротив.
— Букарбай-джигит, — сказал он. — Конь хорош, сила есть, глаз острый. Каскыр[1] не уйдет… Помочь надо. Одолели проклятые разбойники.
— Помочь всегда можно, — сказал Букарбай, — почему не помочь? Председатель отпуск дает, Букарбай волка возьмет.
Спицын договорился с председателем колхоза, и Букарбай приступил к делу.
За два дня Букарбай с Евсеичем объехали деревни, где хищники задрали скот.
Мне никогда не удавалось видеть охоту с дубинкой на волка. Хотя точно такого же охотника-казаха я знал. За Букарбаем неотступно следовал Евсеич. Он и поведал мне о ловком охотнике-волчатнике Букарбае.
Снегу в ту зиму намести еще не успело. Но снежная пороша облегчала охоту Букарбаю.
Утром рано Букарбай и Евсеич быстро отыскали следы стаи. Определив место дневной лежки, они с разных сторон подъезжали к ней. Выстрелами и криками наводили панический ужас на стаю, отчего она кидалась наутек.
Охотники старались, чтобы волки выскочили на заснеженную озимь.
Букарбай, подстегивая коня стременами, ринулся за матерой волчицей. Она удирала на махах. Расстояние все уменьшалось. 200… 100… 50… 5 метров. Наконец, она рядом с конем. Удар соила[2] точен. Букарбай с силой опускает его на голову волчицы. За свою жизнь он еще ни разу не промахнулся.
В первый день Букарбай удачно убил волчицу и волка. А к полудню еще одного прибылого. В стае, разбойничавшей в районе, было девять волков. Трех, в том числе матерых — волка и волчицы, не стало. Остальных было взять легче. Без матерых они не могли уйти далеко. Но на поиски пришлось день потратить.
Напуганные, полуголодные хищники ушли на север, в тростники больших озер соседнего района, и за день меняли несколько раз лежку.
Букарбай уложил в этот день еще двух переярков.
Зато на оставшихся двух переярков и двух прибылых пришлось потратить три дня. Они уходили от охотников, пересекая то и дело густые и обширные перелески, меняя направление хода, и отыскать их было трудно.
Но Букарбай сдержал слово охотника.
— Принимай, председатель, всю стаю, — сказал Букарбай, широко улыбаясь и вываливая шкуры волков.
Кто бы ни спросил у чабана-казаха, сколько он за свою жизнь уничтожил волков, Букарбай отвечал:
— Может двести, может триста… Считать надо, не считал.
Букарбай и сейчас, доживая седьмой десяток, когда появятся в районе волки, садится на своего крепкого-коня, берет в руки соил и обязательно возвращается с добычей.
ТЕТЕРЕВЯТНИК
По обочинам дороги замерзшие лужицы поблескивали, как стекляшки.
— Видишь? — сказал Евсеич, дотронувшись до моего локтя.
— Что там? — настороженно вглядываясь, спросил я.
— А вон… блестит-то как.
— Да, да… блестит… Ну и что?
— Как что? Ток будет на славу. Расфуфырятся, расчуфыркаются черныши, не остановишь. Предутренний морозец в конце апреля — первый признак больших косачиных хороводов. Значит, петухи токовать будут рьяно, с азартом.
До места, где Евсеич месяц назад устроил шалаши, было километров семь-восемь. С большака мы свернули, едва Уткульское осталось позади. Пошли по чуть приметной лесной дороге среди дремлющих берез и осин.