А линь растянулся на траве жирной лепешкой и, раздувая яркие жабры, косил рубиновым глазом, топорщил усики. Весь-то он словно отлит из червонного золота с зеленоватой поволокой. Только брюхо серое, а плавники темные…
— Красавец ты мой! — сказал опять Капитоныч и хотел взять драгоценную рыбку, чтобы опустить в сетчатый садок у берега. Линь встрепенулся, и на анальный плавничок у него тонкой цепочкой вышла мелкая желтая икра…
Капитоныч вздрогнул, словно кто толкнул его под бок. Растерянно прошептал:
— Самка… икрянка!
В голове старика зароились, затанцевали разные мысли. Из прочитанных книг он вспомнил, что одна самка линя может иметь от трехсот до шестисот тысяч икринок. Что мечут они свою липкую икру как раз сейчас, при температуре воды восемнадцать-двадцать градусов.
— Как же теперь? Вот ведь задача-то какая…
Он вспомнил также, как браконьеры уничтожали здесь самок линей ряжевыми сетями во время их икромета, отчего и обезрыбел родной Миасс. И сердце у него тревожно сжалось, руки задрожали.
— Может, ты последняя в реке осталась, а я… а я на пирог тебя словил! — сказал опять старик в тяжелом раздумье. Присел перед икрянкой на корточки, для чего-то дотронулся заскорузлым пальцем до ее холодного, липкого тела.
— Нет, не надо мне икряную рыбу. Живи на здоровье, да… линят разводи! — наконец решительно заявил Капитоныч.
Он бережно поднял икрянку, поднес к воде, отпустил. Рыба повернулась вверх спиной, справилась и ушла в темную глубь Миасса…
…Капитоныч больше рыбы не ловил. Направился домой. И хотя он шел без добычи, всю дорогу улыбался, что-то бормотал в сивую бородку. На душе старого рыболова было легко и радостно, как в большой праздник.
БЕЛЫЙ КЛОК
Ивану Федоровичу не сидится дома. Вот и нынче он уже в который раз приходит в Аракульский пионерский лагерь. Этот худенький, подвижный старичок рассказывает то о жизни народа до Октябрьской революции и гражданской войне на Урале, то о природе и ее охране. Ребята любят деда, и в лагере он избран почетным пионером…
Сегодня, отправившись с отрядом за грибами, дед провел ребят по Аракульской горе до скалистой вершины, называемой «шиханом». Детям очень хотелось посмотреть здесь на каменные «Чаши эльфов».
Они долго любовались причудливыми памятниками природы.
— А вон та скала совсем как мохнатый медведь! — сказал кто-то из ребят.
— Иван Федорович, а медведи есть в этих лесах? — задала вопрос одна девочка с русыми косичками.
— Раньше водились… Еще в 1905 году, когда мне было восемнадцать лет, я участвовал в охоте на медведя. Убили мы его во-о-он там, левее, у озера Иткуль…
— Ой, как это интересно! Расскажите, Иван Федорович, расскажите! — дружно запросили ребята.
И почетный пионер рассказал…
— В то время я работал на Воздвиженском стекольном заводе, что на берегу озера Синара, а в свободное время охотился. И вот появился в наших лесах медведь. Хищник был старый, опытный и… с отметинкой. У него на левом плече имелся старый шрам от драк с другими зверями, и в этом месте рос большой пучок седых волос, за что его и прозвали — Белый клок.
Не мало тогда пролили слез воскресенские женщины, оплакивая задранных медведем коров и лошадей!
В ту осень мой дядя недалеко от своего покоса нашел его берлогу. Косолапый лежку-то на зиму изготовил, но где-то еще бродил, не ложился. Дядя не был охотником и о своей находке ни с кем не говорил. А когда выпал снег и установился санный путь, он, поехав за сеном, вспомнил о медведе и решил по простоте своей проверить, залег ли зверь. Остановил лошадей, крикнул сыну:
— Стой, Алешка! Подожди меня здесь, я сейчас…
Поманил за собой дворовую собачонку Катышку и направился в горку. Не доходя до чела[3] берлоги метров пятнадцать, остановился. Достал из-за пазухи кусок хлеба, показал его собаке, крикнул: «Возьми, Катышка!» — и бросил хлеб к берлоге…
Чутко спавший зверь, видимо, заслышал голос человека, насторожился. А потом, видать, учуял и подбежавшую собаку. И вот вывалился из берлоги огромный медведь с белым пятном на плече… Рявкнул и кинулся к лошадям. Перепуганный Катышка с громким визгом бросился наутек…
Дядя остолбенел от страха, присел на месте… Потом опомнился, закричал:
— Алешка, медведь! Алешка, медведь!..
Почуяли лошади хищника, рванули и понеслись в лес без дороги… Поломали оглобли, порвали сбрую, опрокинули воз.
Возвратился дядя домой с сеном поздно ночью. Сразу же прибежал ко мне, разбудил, рассказал о встрече с медведем. «И как только, Иванко, не задрал меня зверь? — говорил он. — Ведь рядом был. Диво дивное… Видно, еще жить буду!»