В конце 1926 года полпредом в Мексику была назначена Александра Коллонтай. В дорогу отправилась с Пинной – Инной Васильевной Прокофьевой, помощницей по посольству в Норвегии, которой Коллонтай полностью доверяла. «Доброжелатели» в НКИД ей намекали, что Пинна является секретным сотрудником «органов». Коллонтай отшучивалась: «Значит, я буду под надёжной охраной».
Самое «страшное» своё переживание по пути к месту назначения она подробно описала в путевом дневнике:
«В руках Пинны Васильевны неизменная сумка с самым драгоценным нашим багажом – новым шифром. Пинна Васильевна не выпускает сумку из рук, сидит на ней за столом, обедая, и ночью спит на ней. Пинна поговорила со знакомыми пассажирами и скрылась. Прошло довольно много времени. Пинна не показывалась. Пошла её искать. Её нигде нет. Меня это начало беспокоить. Ведь у Пинны в сумке новый шифр. Что если на неё напали, отняли сумку и сбросили Пинну в море? Прошёл час, два, почти три – Пинны всё нет… Я пошла к помощнику капитана, прося о содействии. Он поднял на ноги служащих, и по всему судну пошли поиски. До трюма включительно. Целая паника… И в тот момент, когда я хотела убежать в каюту, чтобы отдаться приступу отчаянья, появляется Пинна под руку с помощником капитана, прижимая к сердцу драгоценную сумку.
– Пинна, Пинна, где вы были все эти часы?
– Где я была? Просто у парикмахера, делала перманент, готовилась к Мексике!»
Тысячи человек, которым был безразличен традиционный дипломатический протокол с его ограничениями, приехали в Веракрус, чтобы поприветствовать нового советского посла. С борта парохода «Лафайет» можно было рассмотреть встречающих с красными флагами. Секретарь полпредства Лев Хайкис обеспечил «эвакуацию» на берег Коллонтай и её багажа – двух чемоданов. «Что в чемоданах? – крикнул кто-то из журналистов. – Красная пропаганда?» Коллонтай не говорила по-испански, но вопрос поняла. Она невозмутимо ответила по-французски: «В одном – мои личные вещи, в другом – книги о Мексике». Хайкис перевёл её слова на испанский язык.
Верительные грамоты Коллонтай вручила президенту Плутарко Кальесу 24 декабря 1926 года. Коллонтай записала в дневнике: «Приём в Национальном дворце. Чёрное шёлковое платье, строгое. Шляпа и туфли куплены здесь. Белые перчатки – в руке. Встречает музыка. Анфилада зал, масса народа вдоль стен. Здесь вручение грамот происходит публично. В последнем зале – всё правительство, дипломаты, журналисты, фотографы. Пока идём через зал, надо сделать три поклона. Волнуюсь. Но я умею владеть собой в такие минуты. Вручаю грамоту. Дальше обычный церемониал: надо сесть на кресло рядом с Кальесом и беседовать через переводчика».
Первые недели в Мехико Коллонтай жила в отеле «Женева» на улице Ливерпуль 133. Коллонтай осмотрела порядком запущенное посольство на улице Рин, приказала снять и убрать подальше портрет Троцкого.
Это распоряжение удивило Хайкиса. Вроде бы опальный, но всё ещё видный руководитель партии. Разговор с Хайкисом Коллонтай записала в дневник: «У Пинны Васильевны вышло разногласие с Видасом по поводу портретов на стене, – сказал Хайкис. – Пинна Васильевна говорит, что вы не хотите у себя портрет Троцкого… Это верно?» «Верно, – подтвердила я».
Коллонтай эту тему не развила. Она ещё не успела разобраться, как сотрудники относятся к внутрипартийным баталиям на родине между сторонниками Сталина и «объединённой оппозицией», возглавляемой Троцким, Зиновьевым и Каменевым. Биографы Коллонтай считают, что именно в годы мексиканской командировки она решила, что будет следовать «линии Сталина» и воздерживаться от протестов по поводу чисток в партии, даже если они затронут её прежних друзей. Позднее Коллонтай объяснила свою позицию так: «Моё сердце поделено на две части. Одной частью я сознаю, что творится вокруг меня, другой же – верой и правдой служу советскому правительству и своему народу»[9].