— Снова, отец-воевода, на Подоле безобразничают, — доложил старший кметь, подойдя ближе и поклонившись в пояс. — Всё по-прежнему, крадут, дерутся, грозятся, а толку никакого, только покой в городе нарушают. Эти двое отроков воруют… Что делать прикажешь?
Иван Вышатич поглядел на провинившихся, задумчиво поскрёб в затылке, пожевал губами.
— Неправда это! — не выдержал Стёмка. — Не крал я!
— Не крал, так дружку своему помогал, — невозмутимо ответил один из присутствующих.
— Этого вихрастого знаю, — промолвил воевода наконец, указав в сторону русоволосого парнишки. — Этого, — он махнул в сторону Стёмки, — тоже видал, кажись, старика Вольха-оружейника подмастерье? Хорош ученичок, горазд воровать да кулаками махать, — добавил он с нескрываемой издёвкой. — В погребе их заприте, к вечеру решу, как быть. Ты, — узловатый, слегка подрагивающий палец указал на опешившего торговца, — погоди, останься. С тобою разговор иной будет.
— Да нешто можно так? — крикнул Стёмка, рванувшись с места. — Да что же это за суд такой честный? У кого в калите[19] звенит, тот и прав?
— Молчи, щенок, пока зубки-то не пообломали, — вставил торговец, очевидно, увидев в лице воеводы и кметей защиту.
— Это кому ещё пообломают, — парень сурово сдвинул брови, но тут же тяжёлая рука кметя, стоявшего позади, с размаху стукнула по затылку.
— А ну, тихо! — разозлился воевода, доселе удивлённо слушавший ругательства. — Вон отсюда, обоих!
Стёмка оглянуться не успел, как его уже вытолкнули из горницы, чужая рука вцепилась в плечо и потащила вперёд. Он не поспевал за быстрым и широким шагом кметя, раз-другой едва не сунулся носом вперёд, но та же рука в кожаной полуперчатке, стискивая плечо, верно, до синяков, удерживала от падения. Он даже не видел, идёт ли рядом его невольный спутник и братец по несчастью: до того ли бывает, когда сам на ногах едва стоишь? Но где-то за спиной, в длинной деревянной галерее, слышались шаги и обрывки слов, брошенных незнакомыми голосами. Дорогу запоминать не стоило и трудиться: дом у воеводы был большой и просторный, одна или две галерее даже вели не вниз, а куда-то под углом, переходя на первый пол избы. На самом же первом полу пахло так, что парень невольно скривился: такой запах мог стоять одновременно в кузне, в кожевенной и где-то в болоте. Аромат дерева и тающего воска от свечей смешивался с густым, неприятным запахом высыхающей кожи для сапожных изделий, с запахом костра и пепла — и кто его разберёт, откуда в избе такие запахи, — и вдобавок ко всему пахло какой-то давней, затхлой сыростью.
А вот в погребе, куда их кмети привели, было гораздо холоднее, нежели в самой избе. Повсюду царил густой, почти непроглядный мрак, не было видно ни единого, хоть крошечного окошка, пол под ногами оказался земляной и ничем не покрытый, в дальнем углу что-то шуршало. Вихрастый мальчишка тихонько свистнул и несколько раз цокнул языком — прямо к дверям, обоим под ноги, выскочила большая серая крыса с длинным голым хвостом и острыми заметными коготками. Подслеповато ткнулась в лапоть мальчишки, в кожаный ботинок его спутника, приподнялась на задние лапы, принюхалась, показав маленькие острые зубки, и юркнула в темноту.
— Во, видал? — с некоторой гордостью в голосе бросил мальчишка. — Меня во всём граде даже крысы знают.
Пройдя ещё несколько шагов вглубь погреба, он придержался за бревенчатую стену обеими руками, скрученными сзади чьим-то кушаком, и сполз на пол. Некоторое время оба молчали и ничто не нарушало дрожащей тишины в погребе, только мальчишка изредка шмыгал носом и чихал от пыли. Мелькнула мысль, что так уж несколько лучше, чем в порубе или подземном каменном мешке, а всё-таки со связанными руками долго не протянешь. Оба пытались освободиться, но не выходило, и вскоре они оставили эти тщетные попытки.
— Эй, помощник, — мальчишка наконец неловко окликнул своего соседа, — тебя как звать-то хоть?