Земля кривичей была хороша и богата, да порядок в ней был заведён твёрдый и устойчивый. Однако не всё было так добро, как хотелось бы. Из Киева, Пскова и Турова шли вести тревожнее и тревожнее: поговаривали, что туровский князь Изяслав готовит поход на север, а как лёд по зиме станет, выйдет со своею дружиной к северному уделу.
После сбора старшей дружины Всеслав велел двум сотникам остаться. Тимофею и Радомиру он доверял более всего: они ещё при его отце имели положение высокое и видное, и без их совета и доброго слова он не принимал важных решений. Так и сей день: когда все откланялись и разошлись и гридница опустела, в ней остались только трое: сам князь да его верные помощники.
Всеслав сидел за столом у окна. Перед ним на гладкой деревянной столешнице был разложен берестяной свиток, прижатый в двух углах медными подсвечниками. Кроме этих двух свечей, никакого освещения в гриднице не было, и тонкие, тёмные чёрточки, выдавленные железными наконечниками на влажной и потемневшей от влаги бересте, едва возможно было разобрать. Однако к чтению подобных свитков князь уже привык, без труда отличал реку от границы удела, разбирал мелкие кривые буквы — этому учил ещё покойный отец.
— Нужно идти к Новгороду сейчас, — Всеслав наконец поднял глаза от карты и по очереди взглянул на Тимофея и Радомира. — Если Господь будет милостив, удача всё же останется на нашей стороне. Они не будут ждать нас, и мои люди смогут застать киян врасплох.
— Изяслав хитрее тебя, княже, — Радомир качнул седеющей головой, вытащил из-за пояса нож с костяной рукоятью, прижал остриё лезвия к небольшому кружку, обозначавшему Киев. — Ты выйдешь на сумерках, а он — с рассветом. У тебя четыре сотни ратников, а у него — шесть. Ты один, а у него — братья в двух уделах, сложи шесть сотен да ещё восемь. Вот столько людей пойдёт против тебя, если первым сунешься. Одно только хорошо: от нас до Новгорода четыре сотни вёрст да ещё сорок, а от Турова, почитай, вдвое больше.
Всеслав задумчиво взъерошил волосы, и без того растрёпанные. Не идти — нельзя, осадят в собственном уделе. Град пожгут, дружину разобьют, людей безвинных уведут в плен… А идти — тоже нельзя, силы неравны да положение нетвёрдое. К тому же, если ратники Изяслава захватят Новгород, то возьмут и Псков, а там и к Полоцку подойдут.
После нескольких усобиц разжигать новую в планы не входило. С братьями Изяслава, князя Туровского, Святославом Черниговским и Всеволодом Переяславским, Всеслав лично мир заключил два солнцеворота назад[7]. Все трое крест целовали на вечном мире, а клятва на кресте считалась клятвой нерушимой. Быть может, если так, то братья Изяслава и не встанут против него?
— Клятву перед Богом они и впрямь не нарушат, — задумчиво отмолвил Тимофей. — А вот если и придётся войной идти, то сторону брата примут они вернее, чем твою. Уж поверь мне, старику, я и не такие предательства видал.
— Что ж делать? — Всеслав взглянул на него снизу вверх с каким-то нескрываемым отчаянием.
— Женить бы тебя, княже, — Радомир хитро покосился в его сторону. Всеслав неловко усмехнулся.
— На ком?
— На ком? А хоть бы и на Александре, княжне смоленской[8]. Ты уж третий десяток сменяешь, пора!
— Не ко времени ты, Радомир Евсеич, о свадьбе речь повёл, — нахмурился молодой князь. — С юга кияне вот-вот придут, с севера новогородцам помогать надо. Удел бы не потерять, а ты о свадьбе.
— Сам посуди, княже, — Тимофей вдруг понял, к чему клонит его товарищ. — Смоленск — град сильный, на ногах стоит крепко, врагов у него, почитай, нет вовсе, а мы с ним в мире живём. Женишься на дочери смоленского князя — поддержкой отца её заручишься. Друзей лишних не бывает.
— Это верно. Враги кругом, а друзей по пальцам перечесть можно, — Всеслав встал, сдвинул подсвечники, свернул берестяной свиток и перевязал его бечёвкой.
— Одна надежда на то, что Ярослав-княже против ваших сеч будет, как и ранее был, — промолвил Радомир. — Правда, стар он уже, Изяслав без него всё решает. Знает, что ему вскоре великое княжение Киевское принимать, вот и…
Он не договорил, махнул рукой, нахмурился, посмотрел куда-то в сторону, вспоминая про себя старшего сына Ярослава нелестными словами.
— Новгороду защита нужна, а мы должны помочь, — сказал Всеслав спустя некоторое время молчания. — Но и в одиночку нам не справиться. Пошли к Вячеславу Ярославичу Смоленскому гонца, вели передать, мол, полоцкий князь руки его дочери просить желает. А о том, о чём ты мне сказывал только что, я с ним сам поговорю. Выйдет по-твоему — хорошо, не выйдет — вины нашей в том нет.
8
Имя жены полоцкого князя Всеслава достоверно не известно. Одни источники упоминают некую Анну, другие, противоречащие им, пишут, что так звали дочь князя. Но Анна — внучка Всеслава, дочь его младшего сына Глеба. А Александра — смоленская княжна (ок. 1032—1104), родная внучка Ярослава Мудрого. Известно, что Всеслав женился в 1051 г.: тогда Александре было около 19 лет, о её муже точно так же нет сведений, и Смоленское княжество действительно никогда не воевало с Полоцким, а в большой голод 1068 г. даже помогало. Поэтому можно допустить «династический брак». Интересно, что княгиня Александра пережила супруга на 3 года, после его смерти приняла постриг с именем Анна — вероятно, в церковных записях сохранилось крестильное имя.