— Что тут было? Опять почём зря кулаками машете? — сурово спросил молодой дружинник с хмурым, угрюмым лицом, покрытым загаром. Торговец, едва не плюясь себе под ноги, начал кричать, указывая на худенького, потрёпанного мальчишку. Тот глянул волчонком из-под светло-русой чёлки, только крепче сжал губы.
— Не брал я ничего, Христом-богом клянусь, — буркнул он, опустив глаза. — Упало, я и поднял да загляделся.
— Чего ж обратно не положил? — выкрикнул из толпы богато одетый муж в красном кафтане, расшитом золотом.
— Загляделся, — повторил мальчонка угрюмо и чуть слышно. В тёмных глазах его цвета земли, чуть прищуренных и обрамлённых чёрными густыми ресницами, сверкнула злость и ненависть. Люди, стоявшие вокруг, зашептались недовольно и неодобрительно. Стёмка снова посмотрел в сторону рыжей девушки и встретился с сердитым и чуть насмешливым взглядом её больших зелёных глаз.
— Если не твой холоп, без суда бить нельзя, — промолвил молодой дружинник с хмурым загорелым лицом. — Татей и разбойников судить Ивану Вышатичу, воеводе нашему. Без его слова вины на нём нет, — он махнул рукою в сторону испуганно сжавшегося воришки.
— Я б ему показал! — зло сплюнул себе под ноги торговец. — Я б его научил уму-разуму, на чужое рта не разевать да руки не тянуть!
— Будет, поучил уж, — хмыкнул другой кметь, с короткой заострённой бородкой, сплетённой в косицу длиной в четверть пяди[17]. Скрутил руки незадачливому торговцу за спиной, подтолкнул в спину, приказывая идти вперёд. Сам пострадавший мальчишка и горе-помощник поплелись следом.
На плече лежала чужая тяжёлая рука, будто придавливала к земле и не позволяла выпрямиться во весь рост. Стёмка непривычно ссутулился, опустил глаза: не то чтобы больно, не то чтобы страшно перед судом, а только за себя неловко до страсти. Даже развернувшись и уже уходя, он спиной чувствовал пристальный взгляд зеленоглазой девчонки, полный неприязни и в то же время какого-то нескрываемого любопытства.
Немало знали таких случаев на киевской торговле. Бывало и так, что пойманных татей прямо на месте избивали до смерти, хотя убийство вольного человека каралось вирой[18], а увечья — полувирой, да и цена была всё ж немалая. Стёмка и сам от себя не ожидал, что влезет в драку, да тем более — кинется защищать мальчишку-вора. Теперь, видно, кончилась его спокойная жизнь: просто так от воеводина суда не отделаться, а если и сумеет отвертеться, то по-прежнему уже не жить. И народ видал, как он с торговцем сцепился, верно, доложат мастеру-оружейнику, у которого он в подмастерьях ходил. Да и к девчонке той рыжей да зеленоглазой нынче точно не подойти: как в глаза смотреть? Стыд какой!
Всю дорогу он не осматривался, только думал о предстоящем разговоре с воеводой и его людьми. Подле него, по правую руку, шагал мальчишка, смахивающий на растрёпанного воробья, и Стёмка невольно подумал, сколько же в нём силы да ловкости, на первый взгляд незаметных: как его били, едва на ногах стоял, а теперь ничего, вроде идёт сам и даже по сторонам озирается, исподлобья глядит, как по-волчьи. Стёмка случайно встретился с его карими глазами, чуть прищуренными и оттого глядевшими с некой хитринкой, и поспешил отвернуться. Тяжёлый взгляд, цепкий, недетский и какой-то колючий…
До подворья воеводы от Подола путь был довольно неблизкий. Иван Вышатич жил неподалёку от крепостной стены, в старом Владимировом граде. Изба его, крепкая и ладная, богатая, высокая — в два пола, была разукрашена резными узорами и наличниками, у красного крыльца, свернувшись калачиком, лежала большая рыжая кудлатая собака с хвостом-бубликом и торчащими оборванными ушами. Завидев гостей на дворе, она даже не поднялась и не залаяла, а только приветственно постучала лохматым хвостом по некрашеным доскам и снова положила морду на лапы.
К воеводе пустили сразу, и Стёмка с облегчением вздохнул: будь что будет, теперь уж поздно, а так всё же лучше, чем ещё невесть сколько маяться и ждать кары, словно глядеть на меч, который вот-вот обрушится на приклонённую голову. Всех троих ввели в широкую светлую горницу, велели остановиться у дверей и кланяться воеводе. Иван Вышатич поднялся навстречу, грузно облокотившись на широкий деревянный стол, оглядел всех по очереди. Стёмка впервые увидал его столь близко: не на вече, где-то на высоких ступенях, не во главе дружины со старшими кметями. Воевода был невысок, плечист и приземист, седые волосы, остриженные под горшок, падали на низкий, изрезанный морщинами лоб, глаза пристально и сурово смотрели из-под нависших косматых бровей. Когда-то его волосы были рыжими, но теперь почти совсем побелели. Он казался ещё не старым, но уже умудрённым жизнью и преклонными летами.
17
Пядь — древнерусская мера длины, равная расстоянию между концами раскрытых пальцев руки — большого и указательного. В просторечии — ладонь.
18
Вира — денежный откуп за убийство свободного человека или за увечье в пользу князя, древнерусская мера наказания, выражавшаяся во взыскании с виновника денежного возмещения. Впоследствии вирой стали называть любой штраф.