— Да, князь, мал был тот крест. Токмо не в том суть. Велик ли он, мал ли, но сила Божья во всех крестах равная. И ещё. Полагаю, ежели что князь сказал, так то и без креста должно быть твёрдо и велико. Вспомни, что тебе о кресте том говорил король Геза.
Владимирко с раздражением оборвал посла:
— Король, что хотел, то тогда и говорил! Его была перемога[145]! Аты ныне ступай вон! Надоел! Ещё учить меня вздумал! И передай князю свому мои слова! Вон!
Князь снова неожиданно сорвался в крик.
— Эй, дворский! Отроки! Гоните его взашей со двора! Подвод и коней не давать! Пускай на своих езжает!
Он топнул в негодовании ногой.
Пётр Бориславич молча поклонился ему в пояс и, оставив грамоты, вышел.
В палате большинство бояр шумно поддержали князя.
— Воевода Серослав! Заутре же на киевскую дорогу сторожей[146] пошли! Сожидать будем ворога! — приказал Владимирко.
И дружине вели мечи точить и кольчуги чистить!
...Ярослав наблюдал за приёмом киевского посла сверху, через одно из маленьких оконцев по соседству с палатами бабинца[147].
— Господи, что он глаголет! — шёпотом словно сами собой шептали уста княжича. Стало страшно. Как мог его отец, вот так легко, нарушить данную на кресте клятву, преступить через крестное целование. И эти Домажиры и Серославы, неужели они не понимают ничего?! Что может быть ужасней кары Господней!
Вспоминались книга Ветхого Завета, пламенные речи пророков, в горле стоял ком.
Княжич бросился было вниз, он хотел остеречь, остановить отца, задержать посла. Но вдруг понял тщету своих усилий. Эти горластые бояре попросту не дадут ему ничего сделать. От осознания собственного бессилия он беззвучно разрыдался, рухнув на лавку и обхватив руками голову.
Прервал его отчаяние колокол придворной божницы святого Спаса. Наступило время вечерни.
Быстро умывшись, Ярослав поспешил на молитву.
С переходов, ведущих на хоры церкви, был хорошо виден шлях, широкой полосой проходящий через нижний город к восточным городским воротам и далее к мосту через Днестр. И в этот час как раз медленно ехал по нему на усталых некормленых конях боярин Пётр. Увидав его, князь Владимирко, смеясь, сказал боярам:
— Вот посол Изяславов, взяв все мои городки, в Киев повёз!
Дружно хохотали над удачной шуткой льстивые бояре.
...Когда возвращались они после молитвы в хоромы, на том же самом месте Владимирко вдруг резко остановился.
— Ах! Кто это меня ударил за плечом! — возопил он.
Но сзади никого не было.
Князь попытался обернуться, но шатнулся и полетел вниз со ступенек. Двое гридней и церковный служка подхватили морщившегося от боли галицкого владетеля.
— В горницу несите его! Вборзе, раззявы! — прогремел воевода Серослав.
Ярослав увидел отца уже лежащим на постели. Владимирко бредил, лицо его, мертвенно-бледное, было перекошено от боли. Он шептал что-то неразборчивое. Вокруг суетились лекари, в покое стоял запах целебных трав.
— Выйдите все! — распорядился Серослав.
Седые усы воеводы грозно топорщились. Казалось, вот сейчас выхватит он из ножен меч и будет защищать своего князя от невидимого врага.
Ярослав остался стоять в переходе. Тело его пробирала дрожь. В голове пронеслось:
«Вот оно, наказанье Божье! Порушил отец клятву, преступил через крест святой, и теперь...»
Стало ещё страшнее, чем там, наверху. Он истово перекрестился. Не было ничего — один холод, одно опустошение. Ледяными перстами княжич ухватился за косяк двери. Стоял, слыша, как стучит в груди от волнения сердце.
«Неужели... Столь скоро... И я останусь один... С этими боярами... Ну почему один? А Избигнев! А Семьюнко! А воевода Тудор Елукович!.. А дядька Гарбуз! Они все мне помогут... Но князь теперь, владетель Галича, глава всей Руси Червонной — я! А рядом Киев с этим зверем Изяславом! Но почему зверем?! С ним, верно, можно и поладить... Почему князь Святополк отпустил тогда Семьюнку?.. Время ли о том думать?!» — Ярослав одёрнул сам себя и тряхнул русой головой, словно норовя отогнать ненужные в такой час мысли.
— Да что с им?! Пустите меня! — расталкивая челядь, спешила к Владимирку вся размалёванная, в ярких одеждах Млава.
Ярослав заступил ей дорогу, злобно процедил в круглое румяное лицо:
— Поди отсюда, боярыня! Не до тебя! Бог покарал отца моего за порушение роты! Поняла?!
Млава было возмутилась, но вдруг вмиг притихла, будто испугавшись Ярослава и его слов. Зашмыгала носом, прослезилась, прянула прочь.
Воевода Серослав положил длань Ярославу на плечо.