«Определённым бытие может быть постольку, поскольку оно берётся на фоне небытия, поскольку это небытие существует и определённость бытия фиксируется его границей с небытием, его отрицанием. Эта граница может быть только внешней, так как, будучи внутренней границей бытия, она попросту упразднила бы его. Ведь имманентное тождество бытия и небытия, внутреннее отрицание возможно лишь при условии его определённого характера, что в свою очередь предполагает более богатое, более развёрнутое определение самого бытия. Внутренняя граница не может быть проведена, так как отсутствует общая основа для противоположных определений бытия и небытия, в которой и была бы проведена их граница. Но других определений греческая философия ещё не знает. Остаётся внешняя граница, но и она предполагает некую общую основу. Этой внешней основой, выражающей условия построения логической модели мира, служит у Демокрита пространство. Определённость бытия есть его отграниченность от небытия в пространстве. На почве этой категории бытие интерпретируется уже как „полное“, а небытие как „пустое“»[48].
Этот переход от монистической традиции ранних досократиков к рассмотрению мира как множества был, тем не менее, необходимым этапом в развитии диалектики. Гегель следующим образом изображает этот переход в «Науке логики». «Для-себя-бытие» — это отношение бытия к самому себе через отношение к другому. «Для-себя-бытие» — это «одно», которое, в свою очередь, через отталкивание порождает множество. Внутри множества действует не только отталкивание, но и притяжение. В этой конструкции Гегеля много искусственного и надуманного. В соответствующих главах «Науки логики» Гегель рассматривает и атомистов и делает ряд нападок на них, далеко не всегда справедливых. Но основной ход мысли Гегеля всё же верен. Маркс в «Капитале» следует аналогичной структуре анализа предмета, когда он от рассмотрения «капитала вообще» переходит на уровень взаимодействия многих капиталов. Но в сформулированном Марксом плане его экономической работы заключительным разделом должен быть мировой рынок, понимаемый как единый организм. Впрочем, уже при рассмотрении кредита это множество капиталов приобретает черты некоторого единства.[49] В отличие от Гегеля и Маркса, Демокрит понимает это множество крайне механистическим образом, поэтому и останавливается на нём и не переходит к новому единству, тотальности.
Без рассмотрения мира как множества, которое в античной философии наиболее последовательно сформулировано у атомистов, невозможно понимание диалектики случайности и необходимости. Необходимость прокладывает себе путь через множество случайностей.
Демокрит поставил вопрос о случайности и необходимости, но не смог его правильно решить. Демокрита принято относить к крайним детерминистам и отрицателям случайности. Это не совсем так, его мысль сложнее. Симпликий, например, так излагает его позицию по этому вопросу:
«Демокрит, хотя при возникновении мира, по-видимому, и прибегал к помощи случая, но для более частных (явлений) утверждал, что случай не является причиной ни одного из них, и сводил (эти явления) к другим причинам. Так, например причиной нахождения клада он считает вскапывание (земли) или посадку оливкового дерева…»[50].
Проблема в том, что Демокрит не смог диалектически решить вопрос о случайности и необходимости, но он, безусловно, видел проблему.
Энгельс пишет:
«В противовес обеим этим концепциям выступает Гегель с совершенно неслыханными до того времени положениями, что случайное имеет некоторое основание, ибо оно случайно, но точно так же и не имеет основания, ибо оно случайно; что случайное необходимо, что необходимость сама определяет себя как случайность и что, с другой стороны, эта случайность есть скорее абсолютная необходимость („Логика“, кн. II, отд. III, гл. 2: „Действительность“). Естествознание предпочло просто игнорировать эти положения как парадоксальную игру слов, как противоречащую себе самой бессмыслицу, закоснев теоретически, с одной стороны, в скудоумии вольфовской метафизики, согласно которой нечто является либо случайным, либо необходимым, но не тем и другим одновременно, а с другой стороны — в едва ли менее скудоумном механическом детерминизме, который на словах отрицает случайность в общем, чтобы на деле признавать её в каждом отдельном случае»[51].
49
Эти вопросы структуры «Капитала» проанализированы, например, в моей статье «Карл Маркс и мировой рынок» (http://rwp.ru/2022/03/11/%D0%BA%D0%B0%D1%80%D0%BB-%D0%BC%D0%B0%D1%80%D0%BA%D1%81-%D0%B8-%D0%BC%D0%B8%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B9-%D1%80%D1%8B%D0%BD%D0%BE%D0%BA/).
50
С. Я. Лурье. Демокрит. Тексты. Перевод. Исследования. Ленинград, 1970, стр. 2014. См. также анализ воззрений Демокрита у Гатри: «Мы приходим к заключению, что теория причинной связи у Демокрита включала в себя следующие три пункта.
1. Каждое событие причинно обусловлено. Нет такого явления, как случайность, если термин используется в абсолютном или объективном смысле.
2. Понятие случайности может быть сохранено и может, при всей своей трудности для понимания, использоваться для обозначения причины, которая является для нас неясной и должна таковой оставаться.
3. Непостижимость такой причины заключается в том, что всегда, когда нас это касается, имеется бесконечно большое количество возможностей» (У. К. Ч. Гатри. История греческой философии. Изд. «Владимир Даль», 2017, том 2, стр. 689).