Это прекрасно видели и понимали вожди контр-революции, и потому эти места они выбрали как плацдармы формирования и развертывания своих белогвардейских армий. Только здесь могли они надеяться создать армию, которая, включив в себя значительные слои зажиточного казачества кулацкого типа, могла бы стать по существу классовой армией буржуазии и в то же время иметь внешность народной армии, опирающейся на казачество и крестьянство.
Слабость промышленного пролетариата в этих областях, отдаленность от крупных пролетарских революционных центров и возможность с окраин сноситься с поддерживавшими их заграничными империалистическими правительствами были другими причинами, которые побудили вождей контрреволюции избрать эти окраины ареной своей деятельности.
Но даже среди кулаческих элементов казачества и крестьянства было еще очень живо воспоминание о царизме, об унижениях и оскорблениях, которые должны были выносить даже зажиточные элементы казачества и крестьянства со стороны привилегированных сословий и чиновничества. Ненависть к царизму была так велика, что на защиту его, буржуазии, чиновничества и офицерства не стали в начале гражданской войны даже кулацкие элементы населения. В ответ на призыв добровольческой армии, — говорит Деникин, — «отозвались офицеры, юнкера, учащаяся молодежь и очень, очень мало прочих «городских и земельных людей». «Всенародного ополчения не вышло… Армия в самом зародыше своем таила глубочайший органический недостаток, приобретя характер классовый. Печать классового отбора легла на армию прочно». «Солдат было мало, — говорит тот же Деникин в другом месте своих воспоминаний. — Больше всего записывались в армию офицеры[2], юнкера, студенты, кадеты и гимназисты старших классов». «В батальоне генерала Боровского можно было наблюдать комические сцены, как юный воин с громким плачем доказывал, что ему уже 16 лет, или как другой прятался под кровать от явившихся на розыски родителей, от имени которых было им представлено подложное разрешение на поступление в батальон». «Положение наше безнадежно. Население нас не только не поддерживает, но настроено к нам враждебно. Сил у нас нет, и сопротивление бесполезно», — заявил генерал Каледин перед тем, как он застрелился. По словам генерала Денисова, сам Корнилов не скрывал, что в рядах Добровольческой армии «имеются и обломки политического хлама». «Генерал Деникин, — пишет Краснов, — борьбе с большевиками придавал классовый, а не народный характер, и при таких условиях, если его не подопрут иностранцы, должен был потерпеть крушение. Боролись добровольцы и офицеры, т.-е. господа и буржуи против крестьян и рабочих, и, конечно, за крестьянином стоял народ, стояли силы, за офицерами — только доблесть[3]. И сила должна была сломить доблесть». Как только война (против Советов) перестала быть национальной, — говорит Краснов, — она стала классовой и, как таковая, «не могла иметь успеха в беднейшем классе».
Такой же классовый, буржуазный состав белогвардейских армий мы видим и в Сибири. «Первые два месяца после выступления чехов, — говорит Гинс, — дрались только офицеры и те, кто добровольно присоединялся к восстанию. Народная армия — «интеллигентская по составу».
Еще резче и ярче определяет классовый характер белогвардейской эмиграции и белогвардейских армий барон Будберг (по убеждениям ярый монархист): «Что представляет из себя центр борьбы — Харбин? — пишет он в своем дневнике. — Разоренные эмигранты, вышибленные из своей колеи и все потерявшие бюрократы, горящая мщением молодежь, напуганные национализацией заводчики и фабриканты, равнодушные ко всему, кроме наживы, спекулянты, атаманские орды распущенной молодежи, трясущийся обыватель, эсеровские и большевистские рабочие… Сейчас головы высоко подняты у тех, кто в слагающейся обстановке видит только возможность сесть на старые места, закрепить все старые гайки, сторицею расплатиться с теми, кто принес все пережитое за последний год, и повернуть жизнь в старое русло». «Если то, что зародилось в Харбине и сгнило в разных отрядах, — говорит тот же Будберг, — полезет на русскую территорию, то население скоро пожалеет об ушедших большевиках, конечно, черное население, которое большевики почти не трогают, но которое больше всех затрещит от наших спасителей». Такую же характеристику дает он и сибирскому правительству: «Сибирское правительство признано только местными цензовиками, еле держится и представляет из себя такую же смешную и нелепую фигуру, что и гродековская комбинация».
2
То же подтверждает и ген. Гоппер относительно Ярославля. Там группа, заговорщиков состояла почти исключительно из офицеров.