Итак, белогвардейские генералы прекрасно понимали чисто классовый, буржуазно-помещичий характер подготовляемого ими движения. Но, с другой стороны, они понимали, что созданная на такой узкой буржуазно-помещичье-интеллигентской почве армия обречена на бессилие, а стало быть, и на поражение. Белогвардейские генералы — одни, как Краснов, более, другие, как Деникин, менее — понимали, что армии надо придать «народный» характер, чтобы привлечь к ней доверие широких масс и опереться на их поддержку. В своих воспоминаниях Краснов все время твердит о том, что он стремился создать такую всенародную армию. Но невозможно было скрыть ярко классовый характер создаваемых белогвардейцами правительств. На Кубани, например, «право выбора в новый орган управления предоставлялось исключительно казачьему, горскому и незначительному численно коренному иногороднему населению, т.-е. почти половина области лишена была избирательных прав». Но, кроме того, старые царские генералы, воспитанные на порядках самодержавия, мало считались даже с этим родственным им по интересам цензовым представительством. На Дону, например, права атамана были установлены чуть не равными царским правам: от него зависело утверждение законов, назначение высших должностных лиц, руководство внешними сношениями, армией и флотом; ему принадлежало право помилования. «Этими законами, — по признанию самого Краснова, — вся власть из рук коллектива, каковым являлся большой или малый Круг, переходила в руки одного лица — атамана». Во главе горского правительства стояли в то время богатый чеченец Топа Чермаев и Коцев. «В Новочеркасске, — по признанию Деникина, — образовалась политическая кухня, в чаду которой наезжие деятели сводили старые счеты, намечали новые вехи и создавали атмосферу взаимной отчужденности и непонимания совершающихся на Дону событий. Приехали и представители Московского Центра. Организация эта образовалась осенью 1917 года в Москве из представителей кадетской партии, совета общественных организаций, торгово-промышленников и других буржуазно-либеральных и консервативных кругов». «Сами эти московские делегаты стремились принести пользу нашей[4] армии, — пишет Деникин, — но за ними не было никого». В Сибири, по словам Гинса, «совет министров не считался с декларацией сибирской Думы».
Немудрено, что при таком ярко классовом характере власти и белогвардейской армии все их мечты о привлечении к себе симпатий населения оставались только мечтами. Вожди белогвардейщины сами не допускали возможности такого единения. Вот что пишет, например, Будберг в своем дневнике:
«Видел телеграмму Флуга из Западной Сибири, сообщающую, что положение там прочное, и что идет полное объединение буржуазии и народа. Последнее выражение мне очень не нравится и заставляет сомневаться в правдивости всего остального. Никогда я не поверю в искренность такого объединения».
Отношение крестьянства и рабочих к Добровольческой армии оставалось резко враждебным. «Чтобы не содействовать так или иначе войскам Корнилова в борьбе с революционными армиями, все взрослое мужское население уходило из своих деревень в более отдаленные села и к станциям железных дорог»… «Дайте нам оружие, чтобы мы могли защищаться от кадет», — таков был общий крик всех приехавших сюда крестьян… Кадеты, это — воплощение всего злого, что может разрушить надежды масс на лучшую жизнь; «кадет» может помешать взять в крестьянские руки землю и разделить ее; «кадет», это — злой дух, стоящий на пути всех чаяний и упований народа, и потому с ним нужно бороться, его надо уничтожить»[5]. Веры в победу при таких условиях не могло быть даже среди добровольцев. Среди них были два чувства[6] — безумная, бешеная жажда мщения за потерянные богатства у одних и апатия у других. По словам Деникина, «добровольцы-казаки то поступали в отряды, то бросали их в самую критическую минуту. А добровольцы-офицеры просто заблудились: без ясно поставленных и понятных целей борьбы, без признанных вождей они собирались, расходились, боролись впотьмах, считая свое положение временным и нервно ловя слухи о Корнилове, о чехо-словаках, о союзной эскадре, — о всем том действительном и несбыточном, что должно было, по их убеждению, появиться, смести большевиков, спасти, страну и их».
5
Приводимые Деникиным слова члена ростовской управы, меньшевика Попова, о том, что он видел во время поездки на Владикавказской жел. дороге.