Феодальная раздробленность ослабляла позиции Руси и на северо-западе. Не случайно именно в это время автор «Слова о полку Игореве», как бы предвидя то страшное бедствие, о котором будет говорить «Слово о погибеле Русской земли», тщетно призывал князей русских к объединению.
К. Маркс замечает, говоря о «Слове о полку Игореве»: «Смысл поэмы — призыв русских князей к единению как раз перед нашествием монголов». [219]
Русь потеряла Тмутаракань и Лукоморье, теряла она и землю еми, северное побережье Финского залива, на которое ранее распространялось новгородское влияние. Причину того, что шведская колония смогла уцелеть, следует искать именно в феодальном раздроблении Русской земли, в княжеских «которах», в феодальных войнах, в которые втянули и Господин Великий Новгород. И невольно хочется провести аналогию между той обстановкой, которая сложилась на берегах Финского залива и у входа в Ботнический залив, и той, которая была характерна для Восточной Прибалтики и была определена К. Марксом одной фразой: «Если бы эти племена были единодушны, то христианско-германская скотская культура была бы вышвырнута вон».
Мы попытались проследить историю русского мореходства на Черном, Каспийском и Балтийском морях в период феодальной раздробленности до установления татарского ига. Теперь нам предстоит остановиться на проблеме освоения русскими мореходами северных морей и, в первую очередь, Белого моря.
Задача предстоит трудная, так как в источниках Белое море предстает как уже давно и прочно освоенное суровыми и предприимчивыми русскими людьми, но когда начался этот процесс освоения, когда впервые русские суда были спущены на воды Белого моря, кто были те русские, которые первыми не побоялись холодной беломорской волны, когда и откуда они пришли сюда, к берегам Студеного моря, — все эти вопросы, к сожалению, не освещены в письменных источниках. Приходится пользоваться всякого рода косвенными данными и, идя вспять от XIV или, в лучшем случае, от XIII в., попытаться восстановить позабытую картину русского севера XI–XII вв., т. е. тех времен, когда север Восточной Европы заселялся и осваивался русскими людьми, становился подлинно русским.
Русского человека на далекий север к берегам Белого моря, на далекие Печору и Тре, в землю Югорскую привело то же самое стремление к освоению богатых пушным зверем и рыбой, птицей и морским зверем лесов, рек и морей, та же самая жажда промысловой деятельности, та же самая, характерная для русских людей, предприимчивость, которая привела правнуков беломорских поморов казаков-землепроходцев XVI–XVII вв. на Камчатку и Колыму, на берега Иртыша и Амура, к Охотскому и Берингову морям.
«Неродимая землица» северных и восточных окраин новгородских пятин вынуждала новгородцев стремиться к рекам, изобилующим рыбой, к лесам, где пушной зверь не редкость, а постоянный обитатель, к морям, богатым и рыбой и морским зверем. Всем этим были богаты далекие «земли» новгородские, «волости», лежащие на крайнем севере, земли подлинных и потенциальных данников Новгорода, малочисленных и слабых северных народов: лбпи (саамов), чуди заволоцкой (коми-зырян), югры (хантов и маньси, остяков и вогулов), самояди (ненцев). Сюда на Север шли простые люди, «меншие», спасаясь от эксплоатации бояр; стремилось и боярство для того, чтобы начать эксплоатацию русского и нерусского населения Поморья, Подвинья, Приуралья.
«Повесть временных лет» под 1096 г. помешает замечательный рассказ новгородца Гюряты Роговича: «яко послах отрок свой в Печеру, люди, иже суть дань дающе Новугороду; и при-шедшю отроку моему к ним, а оттуду иде в Югру, Югра же людье есть язык нем, и соседять с самоядью на полунощных странах. Югра же рекоша отроку моему: „диаьно мы находи-хом чюдо, егоже несмы слышали преже сих лет, се же третьее лето поча быти; суть горы заидуче в луку моря, имже высота ако до небесе, и в горах тех кличь велик и говор, и секуть гору, хотяще высечися: и в горе той просечено оконце мало, и туде молвять, и есть не разумети языку их, но кажють на железо, и помавають рукою, просяще железа и аще кто дасть им ножь ли, ли секиру, и они дають скорою противу. Есть же путь до гор тех непроходим пропастьми, снегом и лесом, тем же не1 доходим их всегда; есть же и подаль на полунощии"». [220]
В рассказе Гюряты Роговича мы находим указание и на народы, населяющие страны «полунощные», и на немую меновую торговлю, и на пределы новгородских владений.
Печора, Югра, горы до Лукоморья (в которых не трудно усмотреть Уральские горы, или, по-новгородски «Камень»), а быть может и Обь — таковы географические познания новгородцев конца XI в.[221]
Это первое засвидетельствованное источниками указание на то, что новгородцам в XI в. были известны не только страны, но и моря «полунощные».
Богатый пушниной Север манил к себе предприимчивого новгородца. В родных краях, где были только «лоскуты орамой земли», жилось трудно. Север был суров, но о его богатствах давно уже ходили легенды. Новгородцы передавали из уст в уста старинное предание, пришедшее из далеких северных земель, о том, как старики, ходившие за Югру и Самоядь, рассказывали, что видели в странах «полунощных» удивительные чудеса — с неба спускается туча, из нее падают маленькие белки, растут и, выросши, разбегаются по земле. Спускается еще и другая туча, откуда падают маленькие олени и тоже, выросши, расходятся по земле.
Рассказ этот в летописи помещен под 1114 г., но ссылка на стариков, ездивших в Югру и Самоядь, свидетельствует о том, что путь на Север новгородцы проложили давно, задолго до XII в.[222]
Во всяком случае он был хорошо известен уже давным-давно ладожанам, жителям Ладоги (ныне Старой Ладоги), этого русского форпоста на северо-западе и севере, средостения многих путей, на авторитет которых и ссылается летописец, приводя свой рассказ о пушном Эльдорадо на далеком Севере, в землях югры и самояди.
«… Сему же ми есть послух посадник Павел Ладожкый и вси ладожане».
На далекий, суровый и холодный негостеприимный Север уходившие со своих «неродимых» земель предприимчивые новгородцы проникали разными путями. Шли Свирью на Онежское озеро, и далее, через реку Водлу, на Онегу, а оттуда прямо к морю или через реку Емцу на Северную Двину. Шли и через реку Вытегру к озеру Лаче, а оттуда речками и волоками попадали в море или на Двину. Уходили к морю и через северный берег Онежского озера на реку Выг, Суму и Нюхчу прямо к берегам Онежской губы. Шли от Корелы в «дикую лопь», а оттуда через Карелию к Белому морю.
Шли в дремучую северную тайгу, в тундру, в край зимней ночи и летнего дня, к берегам Студеного моря, шли за рыбой и мехами, морским зверем и солью.
Из каких социальных слоев выходили и что представляли собой эти первые русские поселенцы на Севере? Среди новгородцев, осваивавших Север, были и боярские холопы, и монахи, и свободные поселенцы — крестьяне. Именно эти последние, охотники, рыбаки, зверобои, солевары, «складывавшиеся» в «дружины», осваивавшие своим трудом землю и воды Севера, положили начало смелым и стойким поморам.
Когда же русские обосновались на берегах Северной Двины и Белого моря? Имеются в виду не походы и поездки торговых людей, не сборы дани, а именно постоянные поселения русских промысловых людей.
Невидимому, появление постоянных поселений русских поморов-промысловиков относится к тому же XI в., точнее ко времени не позже XI в., что и рассказы Гюряты Роговича и поездки новгородских «мужей старых» «за Югру и Самоедь», в «полунощные страны».
Устав новгородского князя Святослава Ольговича 1137 г. упоминает Иван-погост, который со временем вошел в состав Холмогоров под названием Ивановского посада. Устав 1137 г. упоминает также расположенные у Холмогор Пинегу, Кегрелу, Ракулу, Емцу (устье), Вагу (устье).[223]Таким образом Холмо-горы и их окрестности явились древнейшим новгородским поселением на Двине, в Поморье. Сами Холмогоры выросли на месте древнего «чудского» поселения, поселения коми, о котором говорят скандинавские саги начала XI в.[224]
219
К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXII, стр. 122. 8 К. Маркс. Хронологические выписки. Архив Маркса и Энгельса, т. V. стр. 341.
221
М. С. Боднарский. Очерки по истории русского землеведения. М.-Л., 1947, т. I, стр. 19.
223
М. Владимирский-Буданов. Хрестоматия по истории русского права. 1899, вып. 1, стр. 255, 256.
224
С. Ф. Платонов. Очерки по истории колонизации Севера, вып. 1, 1922, стр. 32; его же. Прошлое русского Севера. 1923, стр. 14, 15 и др.