«Примерно в июле 1943 года, когда я нес службу в качестве командира роты СС при таганрогском гестапо, шеф последнего капитан Эккер дал мне следующие указания: „Не следует быть мягким в отношении к гражданскому населению оккупированной территории России. Свои действия в этой области следует производить, все время помня о будущем германского народа. Чем меньше будет русских, тем лучше будет обеспечена будущая безопасность немцев“, — говорил капитан Эккер. В случае наличия подозрения об антигерманских настроениях лучше расстрелять больше русских, чем оставить в живых хотя бы одного из подозреваемых. От старых европейских понятий о праве следует на Востоке полностью отказаться. Ему, Эккеру, доподлинно известно, что такая установка является точкой зрения германского верховного командования, хотя об этом открыто и не говорится»[46].
Любопытно, что до прибытия в Таганрог Экхардт находился в Сталино, где участвовал в массовых убийствах гражданского населения. Таким образом, его воззрения не ограничивались теорией. После общения со столь «опытным» командиром и личного участия в расправах над мирными жителями в Петрушинской балке Риц не сомневался: «Немцы, для безопасности своего собственного будущего существования, истребляют как можно больше русских, обескровливая их страну»[47].
О получении подобных инструкций рассказывал еще один рядовой подчиненный рейхсфюрера СС и подсудимый Харьковского процесса — ефрейтор тайной полевой полиции (ГФП) Рейнгард Рецлав. Согласно его показаниям, в мае — июне 1941 года он прошел обучение в полицейском батальоне «Альтенбург», сотрудников которого готовили для работы на оккупированных территориях СССР. «На курсах даже было организовано несколько лекций руководящих чиновников ГФП, которые прямо указывали, что народы Советского Союза являются неполноценными и должны быть в подавляющем большинстве уничтожены, а в незначительной своей части использованы в качестве рабов… Эти указания исходили из политики германского правительства»[48].
Показания ефрейтора Рецлава, данные советским следователям, имеют важные параллели с показаниями командиров высокого ранга Бах-Зелевского и Шеера. Здесь мы также встречаем признания, что оккупационный режим сознательно формировался таким образом, чтобы коренных жителей погибло как можно больше. Немецкое военное право дозволяло убить кого угодно и в любом количестве, представляя людей «потенциальными врагами». «Нам постоянно внушали, что каждый русский человек — это партизан, зверь с монгольским лицом, выродок человечества… Чиновников, проявлявших жестокость к русским, высоко ценили и поощряли по службе… Никаких материалов, свидетельствовавших о виновности арестованных, у нас не было, они расстреливались только потому, что были гражданами Советского Союза. Правда, на допросах отдельным людям предъявлялось обвинение в саботаже и принадлежности к партизанам, однако, как правило, это было ничем не подтверждено и являлось умозаключением чиновников ГФП»[49].
Основанием для массовых убийств был фанатичный национал-социалистический расизм. «На протяжении многих лет нас воспитывали в таком духе, что немцы являются людьми высшей расы и призваны установить новый порядок в Европе, — признавался Рецлав. — В этих лекциях нам говорили о том, что русские являются варварами, людьми, не имеющими своей культуры, и призывали нас к тому, чтобы по приезде на Восточный фронт мы истребляли русских»[50]. Ефрейтор усвоил материал и усердно затаскивал заключенных Харьковской тюрьмы в газваген. На следующий день после своей дебютной акции уничтожения в марте 1942 года он встретил старого сотрудника СД Каминского, берлинца, назначенного начальником Харьковской тюрьмы. Тот поприветствовал Рецлава словами: «Слыхал, что вчера вы имели возможность непосредственно поучаствовать в освобождении завоеванной нами земли от русских»[51].