Надгробные речи. Монодии

Признав справедливость слов Гомера о том, что «нет в многовластии блага»[61] и что избыток учителей чаще ведет к невежеству, из всех них Этеоней выбрал того, кого выбрал[62], — мне не подобает об этом говорить, — и настолько был ему предан, что, исполняя все требования с величайшим старанием и любовью, он никогда не считал себя учеником, достойным своего учителя. Посещая занятия, он испытывал такую великую радость, словно только ради них и жил. А если что-то мешало ему присутствовать, то он огорчался, но никогда никого в том не винил. Слушая ораторские выступления, он бывал настолько увлечен, что не тратил времени даром на пустые похвалы: как всякий, испытывающий сильную жажду, утоляет ее молча, так и Этеоней желал лишь внимать речам ораторов, всем своим обликом, кивками и сияющим взором выражая ту радость, какую вызывали в нем эти выступления. Часто можно было застать его либо за чтением книги, либо за составлением речей[63], либо развлекающим свою мать рассказами или декламациями. И всё это он делал с таким воодушевлением, каковое в высшей степени достойно изображения в живописи.

Ежедневные и еженощные забавы сверстников были для него чем-то вроде мифов. Единственной женщиной, делившей с ним трапезу, была его мать, единственным мальчиком в ближайшем окружении — его брат, друзьями же — его единомышленники и все те, кто вместе с ним посещал школу. «Сам же всех превышал он»[64]. Всякий сказал бы, что он был воплощение Стыдливости[65], благодаря которой предпочитал больше молчать; говорил же он лишь тогда, когда загорался восторгом. Голос его вы услышали бы не иначе, как по необходимости, когда он говорил, краснея, или краснел, говоря. Так он и жил, не видя, не слыша и не зная никаких пороков. А знал он одну лишь риторику и учение, и, когда настал последний его час, он умер за этим занятием, произнося хвалебную речь и упражняясь в красноречии.

О юноша, наилучший во всём! Еще не достигнув надлежащего возраста, ты оказался почтеннее и старше своих лет. По тебе скорбят хоры твоих сверстников[66], скорбят старики, скорбит город, который возлагал на тебя великие надежды и который ты совсем недавно привел в такое восхищение — в первый и последний раз[67]. Что за ночи и дни выпали на долю твоей матери, каковая прежде слыла «прекраснодетной»[68], а ныне стала тщетно родившей! О эти глаза, закрывшиеся навеки! О голова, прежде прекраснейшая, а ныне обратившаяся в прах! О руки, незримые более! О ноги, носившие такого хозяина, теперь вы неподвижны! О Этеоней, ты вызываешь больше жалости, чем новобрачный, охваченный погребальным огнем, ибо ты достоин победных венков[69], а не надгробного плача! Какое же безвременье постигло тебя в самом расцвете лет, если прежде, чем пришло время спеть тебе свадебный гимн, ты заставил нас петь погребальную песнь! О, великолепнейший образ! О, голос, прославляемый сообща всеми эллинами! Явив нам пролог своей жизни, ты ушел, вызвав тем большую печаль, чем большую радость доставил. Мне лишь остается сказать словами Пиндара, что «и звезды, и реки, и волны моря»[70] возвещают о твоей безвременной кончине.

О, новое горе! Ты, столь прекрасный собою, разделил участь столь же прекрасного храма![71] О, страшное новое несчастье, последовавшее за первым! О, божество трагедии, еще так недавно являвшее перед нами полные залы, выступления, состязания и радость![72] Сколь быстрым и далеким от всего этого оказался конец драмы![73] О боги красноречия и подземного мира, вас постигло общее несчастье![74] Что мне ответить на государственные постановления?[75] Сказать, что Этеоней отправился в лучший мир? О достойнейший из юношей! Какое же сочинение я тебе посылаю, какою же речью ты наслаждаешься ныне!

Но вот, поистине словно в какой-то трагедии, мне кажется, я слышу среди горестных жалоб голос некоего бога из театральной машины[76], превращающего плач в славословие и говорящего так: «Прекратите же плакать, о смертные! Этот юноша, а скорее мужчина, не нуждается в вашей жалости. Не сокрушайтесь о странствии, в которое он ныне отправился, ибо он, как никто другой, прекрасно завершил свой человеческий путь! Ведь ни Коцит, ни Ахеронт не забрали его[77], и могила не поглотит его бесследно. Но в ореоле славы и неувядающей молодости он будет вечно шествовать, как герой, рука об руку с Кизиком[78], окруженный почетом со стороны Аполлона — бога своего отечества[79], подобно Амиклу, Нарциссу, Гиацинту[80], даже если явится среди них тот, кто превосходит других не только красотой, но и доблестью».

61

...«нет в многовластии блага»... — Слова Одиссея из «Илиады» Гомера (II. 204. Пер. Н.И. Гнедина}.

62

...из всех них Этеоней выбрал того, кого выбрал... — Аристид подразумевает здесь самого себя.

63

...за составлением речей... — Обучение в риторических школах предполагало выполнение упражнений, которые заключались в составлении и произнесении учениками речей на заданную тему по определенному образцу (см. примеч. 8 к «Надгробной речи Александру»). В частности, об этом говорится у Платона в «Пире» (см.: 214b—с). О системе риторического образования в античности см.: Clark 1957; Morgan 1998; Too 2001.

64

«Сам же всех превышал он». — Характеристика троянского героя Сарпедона из «Илиады» Гомера (XII.104. Пер. Н.И. Гнедина}.

65

...он был воплощение Стыдливости... — Здесь и далее — аллюзия на пассаж из «Облаков» Аристофана, где оглашаются добродетели юноши, живущего в согласии с Правдой (см.: 991 сл.).

66

По тебе скорбят хоры твоих сверстников... — Речь идет о хоровом исполнении тренов (см. примеч. 1).

67

...который ты совсем недавно привел в такое восхищение — в первый и последний раз. — Имеется в виду недавний дебют юноши в качестве оратора.

68

...прежде слыла «прекраснодетной»... — Эпитет, относимый обычно к Ниобе, дочери мифического царя Тантала, которая, имея многочисленное и прекрасное потомство, возгордилась перед богиней Лето, произведшей на свет только двоих детей — Аполлона и Артемиду. Когда разгневанная богиня поведала детям о нанесенной обиде, те стрелами из луков поразили всё потомство Ниобы: по Гомеру, шестерых сыновей и шестерых дочерей (см.: Илиада. XXIV.602—604), по Гесиоду — десятерых сыновей и десятерых дочерей (см.: Фр. 183; ср.: Аполлодор. Мифологическая библиотека. III.5.6). Овидий же упоминает о семи сыновьях и семи дочерях (см.: Метаморфозы. VI. 192). Согласно мифу, после смерти детей Ниоба от горя превратилась в камень (см.: Аполлодор. Мифологическая библиотека. III.5.6)

69

...ибо ты достоин победных венков... — Наградой в различных (в том числе и риторических) состязаниях греков служили венки из лавровых листьев, ветвей оливы или сосны.

70

...«и звезды, и реки, и волны моря»... — Цитата из стихотворения Пиндара (Френы. 136. Пер. Μ.Л. Гаспарова).

71

...разделил участь столь же прекрасного храма! — Имеется в виду храм Адриана в Кизике, разрушенный землетрясением в 161 г. н. э., вскоре после окончания его строительства.

72

...полные залы, выступления, состязания и радость! — Судя по всему, дебют Этеонея проходил в здании городского совета — обычном месте состязаний ораторов.

73

Сколь быстрым и далеким от всего этого оказался конец драмы! — Метафора из сферы театра, отсылающая к распространенному в греческой трагедии, в частности у Еврипида, приему под названием deus ex machina (лат. — «бог из машины»). Суть его состояла в том, что в конце драмы благодаря специальному техническому приспособлению на сцене неожиданно появлялось некое божество, разрешавшее все конфликты. Это позволяло автору привести трагедию к быстрой развязке (об этом см.: Pickard-Cambridge 1946: 127 сл.).

74

О боги красноречия и подземного мира, вас постигло общее несчастье! — Этой фразой автор хочет сказать, что ни в земном, ни в подземном мире Этеонею нет места: в земном — потому, что он умер, в подземном — из-за преждевременной смерти (о воззрениях древних на преждевременную смерть, в частности, см.: Cumont 1959: 129—147; Lattimore 1962: 184 сл.).

75

Что мне ответить на государственные постановления? — Вероятно, речь идет о постановлениях городских властей в связи с состоявшимся накануне успешным дебютом Этеонея, которые, по всей видимости, официально закрепляли за ним право публичных выступлений. Последнее считалось большим достижением для того, кто собирался посвятить себя ораторской деятельности. Это было связано с тем, что социальный статус оратора в римскую эпоху был очень высок; он не только гарантировал общественное признание и безбедную жизнь, но и давал другие значимые преимущества. Например, ораторы освобождались от государственной службы и прочих общественных обязанностей (см. примеч. 21 к «Надгробной речи Александру»).

76

...голос некоего бога из театральной машины... — См. примеч. 20.

77

...ни Коцит, ни Ахеронт не забрали его... — Реки Коцит и Ахеронт служат здесь олицетворением загробного мира. По представлениям греков, через Ахеронт перевозил души умерших в подземное царство Харон. По другой версии, он перевозил их через Стикс, притоком которого был Коцит (иногда также называемый притоком Ахеронта). Аристид повторяет здесь мысль, уже высказанную им ранее (см. примеч. 21).

78

...будет вечно шествовать... рука об руку с Кизиком... — Кизик, герой-эпоним и легендарный основатель родного города Этеонея, был весьма почитаем местными жителями (см. также примеч. 25 к «Надгробной речи Александру»).

79

...со стороны Аполлона — бога своего отечества... — Аполлон также считался основателем города Кизика (ср. примеч. 25).

80

...подобно Амиклу, Нарциссу, Гиацинту... — По преданию, юноши Гиацинт и Нарцисс обладали необыкновенной красотой, пленившей Аполлона. Амикл же, будучи отцом Гиацинта, считался героем-эпонимом и легендарным основателем города Амиклы, где находилось святилище Аполлона, чей культ был тесно связан с древним культом Гиацинта, в честь которого в Амиклах праздновались Гиакинфии. Афиней в «Пире мудрецов» оставил подробное описание данного праздника, во время которого спартанцы приносили жертвы умершим и устраивали спортивные состязания в честь Аполлона (см.: IV. 17). Как доказывает Г. Лихт, все эти действия имели определенный эротический подтекст (см.: Лихт 1995: 80).