«20 августа. Одесса все еще продолжает вызывать беспокойство… Пока еще вызывает сомнение вопрос, доросли ли румынское командование и его войска до выполнения такой задачи». «21 августа… Румыны считают, что им удастся занять Одессу только в начале сентября. Это слишком поздно… Наше верховное командование не хочет вмешиваться в дела румынского командования. Таким образом, нам остается только ждать, как будут развиваться события».[20]
Но «вызывать беспокойство» Одесса продолжала до 16 октября. До выполнения такой задачи румынское командование действительно не доросло.
Именно в боях с румынами, осаждавшими Одессу, добился первого весомого успеха Черноморский флот.
Ставка и Военный совет Черноморского флота решили нанести противнику контрудар, отбросить его от города. Член Военного совета Одесского оборонительного района вице-адмирал Илья Ильич Азаров написал в своей книге воспоминаний «Осажденная Одесса»:
«Ночью (имеется в виду ночь на 22 сентября 1941 г. — Авт.) никто не спал. Близилось время высадки десанта. Я давно так не волновался. Видимо, потому что впервые мы наступали».[21]
В ночь на 22 сентября к Григорьевскому мысу, к востоку от Одессы, вышел отряд военных кораблей из Севастополя. Крейсеры «Красный Кавказ» и «Красный Крым», эсминцы «Бойкий», «Безупречный» и «Беспощадный», канонерская лодка «Красная Грузия» с десантниками на борту в 1.20 прибыли в район высадки. В 1.25 корабли открыли мощный прицельный огонь по районам населенных пунктов Чабанка (ныне Гвардейское), Григорьевка, Биляры, Старая и Новая Дофиновка. А десять минут спустя началась высадка десанта. Бойцы и командиры в 100–115 метрах от берега прыгали в море и с поднятым над головой оружием, по грудь в холодной осенней воде, шли к берегу, в вещмешках десантников вместо положенного трехдневного запаса продовольствия были двойные нормы патронов и гранат.
К 5 часам утра высадка десанта была завершена. Крейсеры «Красный Кавказ» и «Красный Крым» сразу ушли в Севастополь, а эсминцы остались для артиллерийской поддержки десантников. Операция явилась полной неожиданностью для врага, румыны, охранявшие берег, были парализованы огнем кораблей эскадры, быстрыми действиями небольшой группы советских парашютистов, выброшенных в тыл врага в ходе десанта, стремительным натиском морских пехотинцев.
Негода Григорий Пудович, командир эсминца «Беспощадный» вспоминал:
«В восемь часов утра стало известно, что десант прочно закрепился и успешно продвигается вперед. Берег от Григорьевки до Одессы очищен от врага. Захвачено много трофеев и пленных. Корабли теперь могут свободно входить в порт».[22]
Трофейные дальнобойные пушки, еще недавно обстреливавшие порт и город, провезли по улицам с надписью:
«Она стреляла по Одессе, больше не будет».
Артиллерист Александр Федорович Собакин:
«Воюя под Одессой, мы не имели информации, что творится на других фронтах, и когда нам объявили приказ на эвакуацию, то многие удивились… Румын мы успешно сдерживали. Как раз за несколько дней до эвакуации наши связисты прокладывали новую линию связи через какое—то селение. Смотрят, а у колодца большая группа румын—кавалеристов поит коней. К ним подошли три связиста с карабинами: «Руки в гору!» — и вся эта толпа послушно пошла к нам в плен. Мы даже с жалостью смотрели на них — пожилые сельские дядьки, мобилизованные в армию Антонеску. Ну, куда им было с нами тягаться».[23]
Оставить город 16 октября 1941 года Приморской армии пришлось не под натиском румын, а из—за прорыва немцев в Крым. Армии предстояло защищать Севастополь. Эвакуацию удалось осуществить с минимальными потерями.
Нарком ВМФ Кузнецов Николай Герасимович в мемуарах объяснял этот успех так:
«Войска отошли настолько скрытно, что когда последний эшелон уже вышел из порта, румыны все еще боялись двинуться к городу».[24]
Увы, в похожей ситуации избежать тяжелейших потерь при эвакуации из осажденного немцами Таллина не удалось. Здесь был совсем другой противник…
В дальнейших сражениях войны на участках, занятых румынскими войсками, советские войска могли рассчитывать на успех даже в неудачных в целом операциях.
«Наступление войск Крымского фронта началось только 27 февраля… Немецкие дивизии сумели отбить атаки противника, но 18–я румынская дивизия не устояла».[25]
Такие или похожие эпизоды постоянно фигурируют в трудах военных историков.
ИСТОРИЧЕСКИЙ ОПЫТ
В России прекрасно знали, что собой представляет румынская армия и как союзник, и как противник. Первое знакомство состоялось в 1877–1878 годах, во время войны за освобождение Болгарии. Румынские офицеры до глубины души потрясли своих тогдашних российских союзников тем, что употребляли пудру и носили корсеты. Мысль, что офицер может выглядеть подобно барышне на выданье, не укладывалась в сознании скобелевских ветеранов.
Летом 1940 года, когда Красная Армия двинулась присоединять к СССР Бессарабию и Северную Буковину, советские командиры смогли по достоинству оценить румынское воинство. Маршал артиллерии Николай Воронов, участвовавший в этом походе, вспоминал:
«На следующий день на одном из перекрестков я встретил легковую автомашину с двумя румынскими офицерами и переводчиком. Они подошли ко мне и высказали упрек: наши войска движутся слишком быстро. Впервые в жизни мне встретились королевские офицеры—щеголи с подведенными бровями и ресницами, напудренными и подкрашенными лицами, а у одного из них была даже черная мушка на щеке. Персонажи из оперетты, да и только!».
Военные способности офицеров с подведенными бровями были столь же опереточными:
«Начальник артиллерии группы войск на этом направлении генерал Н.В. Гавриленко и другие артиллеристы старались убедить меня в наличии большого количества долговременных огневых точек на оборонительных рубежах Румынии. Товарищи настолько верили в это, что я с трудом мог удержаться от смеха. Вот к чему может привести плохое знание экономических возможностей противника. Экономика королевской Румынии никогда не осилила бы сложное и дорогостоящее оборонное строительство, о котором говорили мне товарищи. Я показал несколько мест на границе, где рядами стояли убогие деревянные надолбы. Доты и дзоты не могли, конечно, сочетаться с распиленными, не очень толстыми бревнами, небрежно воткнутыми около дороги. Мои доводы, кажется, убедили артиллерийских начальников, они стали реальнее смотреть на оборонительные сооружения румын».[26]
В ноябре 1942 года знание оборонительных способностей румын очень пригодилось советским полководцам под Сталинградом…
КОБЫЛА МАДЕМУАЗЕЛЬ И КАПИТАН ПОПЕСКУ
Конечно, немцы не могли не заметить боевой ценности своих союзников. Скажем, в Сталинградской катастрофе они часто винили именно румын. При штурме Сталинграда роли в гитлеровском лагере распределились следующим образом: немецкая 6–я армия воюет в городе, румынские 3–я и 4–я армии прикрывают фланги в степях.
На немцев румынские офицеры производили не менее сильное впечатление, чем на русских. Вот как командир немецкого саперного батальона Гельмут Вельц вспоминал о «сталинградских» румынах: «На следующее утро передо мной стоят два джентльмена в высоких зимних румынских шапках. Это командиры двух подчиненных мне румынских рот. Их окутывает целое облако одеколона. Несмотря на усы, выглядят они довольно бабисто. Черты их загорелых лиц с пухлыми бритыми щеками расплывчаты. Мундиры аккуратненькие и напоминают не то о зимнем спорте, не то о файв—о—клоке или Пикадилли: покрой безупречен, сидят как влитые, сразу видно, что шили их модные бухарестские портные. Поверх мундиров овчинные шубы.
Через несколько минут спускаемся по склону обрыва и вот уже стоим среди румын. Кругом как тени шныряют исхудалые солдаты — обессиленные, усталые, небритые, заросшие грязью. Мундиры изношенные, шинели тоже. Повязки на головах, ногах и руках встречаются нам на каждом шагу — лицо доктора выражает отчаяние. Повсюду, несмотря на явную физическую слабость, работают, строят жилые блиндажи, звенят пилы, взлетают топоры. Другие рубят дрова: их потребуется много, чтобы нагреть выкопанные в промерзшей земле ямы и растопить лед на стенах. Сворачиваем за угол, и я останавливаюсь как вкопанный. Глазам своим не верю: передо мной тщательно встроенная, защищенная с боков от ветра дощатыми стенами дымящаяся полевая кухня, а наверху, закатав рукава по локоть, восседает сам капитан Попеску и в поте лица своего скалкой помешивает суп. От элегантности, поразившей меня утром, нет и следа. Только щекастое лицо осталось прежним — впрочем, это и неудивительно, когда можешь залезать в солдатские котелки. Попеску так увлекся поварской деятельностью, что замечает нас, только когда мы подходим вплотную к котлу. Он спрыгивает на снег, вытирает руки о рабочие брюки и объясняет свое странное поведение:
20
Гальдер Ф. Военный дневник. Ежедневные записи начальника Генерального штаба Сухопутных войск. 1939–1942 гг. Т. 3. М.: Воениздат, 1971. С. 291.
25
Исаев А. Краткий курс истории ВОВ. Наступление маршала Шапошникова. М.: Яуза, ЭКСМО, 2005. С. 237–238.