Охранник отпер дверь.
Камера Бена располагалась на третьем этаже так называемого «Восточного блока», где содержалось больше пятисот смертников. На стене у двери висело его недавнее фото и лист бумаги с перечислением требований к содержанию и разрешенных ему работ: психотерапия при условии надлежащих мер безопасности, с заключенными, получившими соответствующее разрешение. Ему нравилось думать, что он принес немало пользы.
— Вперед, — сказал охранник, положив руки на ремень. Сейчас Бена отведут в другое место и наденут кандалы. Возможно, там его ждет Рени? Ему бы этого не хотелось. Лучше снаружи, на воле, подальше от тюремных стен.
Они пошли по мосткам — колючая проволока сверху и бетонный пол тремя этажами ниже, — а из камер вокруг неслись крики:
— Куда собрался, бабник?
— Живой идет![4] — выкрикнул кто-то, раздался смех.
Нынешний губернатор Калифорнии ввел мораторий на казни. В одних это вселило надежду, другие говорили Бену, что предпочитают умереть. Бен понимал и это. Иным, в том числе некоторым его друзьям, удалось покончить с собой. Но пока камера смерти никому не грозила, и говорили, что ее собираются демонтировать. Разумеется, это еще не означало, что мораторий навсегда. Всегда можно отменить.
Вот по чему он не будет скучать, так это по шуму. В тюрьме все поверхности твердые и усиливают каждый звук.
— Когда вернешься, бабник?
— Скоро. — Хотелось ответить «никогда», но он не рискнул сказать правду, даже в шутку. Нет, сюда он уже не вернется.
Эллис и двое охранников ждали его возле белого тюремного микроавтобуса, припаркованного под яркими лампами у корпуса на территории тюрьмы. На Эллисе был темный костюм.
— Надеюсь, вы захватили одежду поудобнее, — сказал Бенджамин. — Все-таки в пустыню едем.
Эллис не ответил, сохраняя невозмутимый вид, как и подобает детективу.
Два охранника под руки подсадили Бена в микроавтобус. Внутри никого, кроме водителя. Эллис и охрана забрались следом.
— Где Рени? — спросил Бен. — Без нее никуда не поеду.
Мысль о том, что все, что им нужно, у него в голове, и он волен решать, когда и где это выложить, давала ощущение власти. Но они играли не по правилам.
— Встретимся с ней в назначенном месте.
— Я рассчитывал на другое.
— Ничего другого не будет, — ответил Эллис. — Мы не договаривались, что поедем вместе. До указанного вами места пять часов езды.
Бен показал Эллису точку на карте, предупредив, что это не конечный пункт назначения, который он, разумеется, оставил при себе.
— Ее не так легко было уговорить, — продолжал Эллис. — Так что, если вас что-то не устраивает, можем сразу закончить. Вас отведут обратно в камеру.
— А пирог?
— Я не забыл. Остановимся на обратном пути.
Бен подумал.
— Едем.
Эллис переговорил с кем-то, и ворота открылись. За ними выехал второй микроавтобус.
Непривычно было смотреть на тюрьму снаружи. Бен нашел ее даже красивой, похожей на замок. Он смотрел на нее в последний раз.
Ему не хотелось, чтобы отсутствие Рени отравило поездку. Он вырвался за тюремные стены, увидел восход, передним открывалось бездонное небо. А главное, перед ним открывались такие дали, что после тюремной тесноты болели глаза. Словно кто-то снял с глаз шоры. Временами он вытирал рукавом выступавшие слезы.
Спустя несколько часов, после запланированного перерыва на туалет, заправку и завтрак на ходу, машины свернули на пыльную площадку для отдыха посреди пустыни. Там она и ждала их в белом пикапе. Сердце Бена замерло, дыхание прервалось. Он не видел ее со дня ареста, последнее, что сохранила память, — ее лицо в окне, когда его заталкивали на заднее сиденье патрульной машины.
Настоящая принцесса.
Ничего другого он и не ожидал. Блестящие каштановые волосы, прямые брови, резко очерченные скулы. Высокая, в Розалинду — сам он небольшого роста. Ее уверенная осанка — голова поднята, спина прямая, никакого смущения — заставила его сердце наполниться гордостью. Характерная походка: широкий шаг от бедра, на пятку, подчеркивающая длину ног с самоуверенной небрежностью, серый джемпер, обвязанный вокруг талии… Его походка, которую она повторяла, сама не зная того.
Вот она, взрослая, живое доказательство, что она его дочь и всегда останется ею, плоть от плоти, его ДНК, его девочка, ребенок, женщина. Сквозь стекло он улыбнулся и приветственно поднял руку.
4
Традиционно в американских тюрьмах, когда выводили из камеры приговоренного к смерти, объявляли «мертвец идет».