Димас тем временем спускается «прощаться». Окидывает всех взглядом, замирает в бетонном проеме, потом идет обнимать ребят, расцеловывать девчонок. Возвращается на лестницу. Остановить его никто не пытается.
Снова ходит по краю крыши, иногда замирая. Меня начинает подташнивать.
На крыло выходит Симка — низенькая миловидная 16-летняя барышня. Нычка не спеша перекидывается с ней парой слов, затем кричит: «Димас! Тут с тобой поговорить хотят!»
Димас спускается:
— Кто хочет поговорить?
— Она.
— Я никого не вижу, — Димас упорно смотрит мимо. — Я, знаешь, стоял на краю, уже ногу занес. А потом думаю: чтоб я из-за этой шлюхи…
Симка разворачивается, быстро идет в здание. «Ну молодец!» — орет Нычка брату. Димас бежит за ней. Появляются минут через 20.
— Ты должна передо мной извиниться, — говорит Димас Нычке.
— Я?!
— А кто кричал: «Прыгай, брат, давай, ждем тебя внизу»?
— Я не кричала!
— Говорила, что я ее не люблю… А я люблю. Извиняйся.
— Ну извини, — бурчит Нычка.
— Я уже на самом краю стоял. Хотел шагнуть. Но ради этой девушки…
Симка прижимается к нему. В ее глазах удивительная, лучащаяся пустота.
Здание всегда оставляет возможность умереть. По сторонам коридора то и дело открываются полуметровые провалы, неогороженные лестницы с крошащимися ступеньками, заостренная арматура, качающаяся на потолке, проломы в стенах. Под ногами — обломки кирпичей и согнутые железные штыри, помогающие запнуться. Но главное — «сквозные» шахты лифтов. У таких шахт нет стен — просто дыра посреди темного коридора. Коридор освещается окнами и выглядит вполне безобидным.
Обитатели ХЗБ с удовольствием пересказывают имена всех разбившихся, поломавшихся, пропавших. Кажется, что близость смерти, возможность ухода, выхода, который может открыться прямо под ногами, резидентам по вкусу.
Вены резали все, минимум по разу. Шрамы показывать не любят. Шрамы — это неудача.
— Берешь банку, камнем фигачишь, получаются металлические полоски, острые…
— Вены резать бессмысленно. Никого не украшают шрамы. Человеку не хватает внимания, вот он и начинает фигню творить.
— О, а у нас пацан, Федя. «Я убью себя! Убью себя!» Мы ему типа: «Давай!» Он нож к руке подносит, и так… ну то есть не хватает у него силы воли себя убить.
— Это все погода…
— Когда у человека все хорошо, никто не интересуется, как он.
— Есть друзья, при которых плакать опасно.
— Мне 8 было, отец умер. Сердечный приступ, да. Мама такая: «Иди сюда». А я убежал в свою комнату от нее. Я кровать подвинул к двери и месяц спал у двери.
— Я боюсь заплакать, — вдруг говорит Аня. — Больше всего я боюсь заплакать. Не знаю почему.
— Идите сюда, мирить вас буду, — Мага отводит в сторону Димаса и Симку.
— Фен[4] час ебашит. Для дискачей классно. Радостно так. Потом уже начинает штырить, но не жестко…
Шушукаются, потом уходят. Возвращаются минут через десять.
— Сим, под носом, — бросает Джампер.
Симка резко вдыхает воздух носом, трет перегородку пальцами, отворачивается.
— Снюхала вещдок! — веселится Димас.
— Короче, смотрите, — Мага серьезна. — Даю вам десять мешочков, вы мне приносите десять штук. В мешочке по грамму. Грамм — косарь, понятно? Можете бодяжить. Вообще смотрите на клиента. Если лох, бодяжьте смело. Главное, чтобы претензий по качеству не было.
Мешочки — крохотные пузырьки из полиэтилена — убирают в рюкзаки.
— Самим понюхать вам всегда будет, — говорит Ма га. — Даже не нервничайте.
— А я вот чистый, — говорит Слем. — Некоторые люди прямо удивляются. Говорят: рекордсмен, ты 4 дня чистый. Не курю, не… Мага, погладь Слема, Слему плохо. Я с тобой тут постою, можно?
— 88 — наш пароль! Победим или умрем! — орет Димас.
Антон, 22-летний высокий обрюзгший парень, докапывается до девчонок. «Системный инженер, — представляется он. — С 5 лет за компьютером, зрение минус 5».
— Когда началась Вторая мировая? Я это в пять лет знал!
— Ну, в 41-м…
— Что ты мне рассказываешь? Я Фрейда, Юнга читаю… С Японией еще воевали. На Хиросиму и Нагасаки бомбу сбросили! Как вас заставить учиться-то?
— Никак. Школа — это ад, — говорит Катя.
— Надо вам школу по типу концлагеря сделать, — продолжает Антон. — В концлагерь вас засадят. И спать там будете. И есть там будете. Только конституции российской это противоречит.