И, развернувшись на каблуках, зашагал прочь. На спине мундира виднелась широкая полоса светлой дорожной пыли, в волосах торчали листья.
— Идите-ка, мисс, лучше куда подальше, — почти любезно посоветовал один из конвоиров. — Среди солдатни вам делать нечего, особенно одной.
— Никуда я не уйду, — заявила та, щурясь, словно пантера перед прыжком. — Что сделают с этим человеком?
Она указала на Йена, который уже успел отдышаться.
— Рэйчел… — заговорил было он, но его перебил солдат:
— За нападение на офицера? Наверно, дадут пять сотен плетей. Повесят вряд ли, — бесстрастно добавил он. — Его благородие вроде ж не сильно пострадал.
Рэйчел побелела еще больше, а у Йена земля ушла из под ног, и он покрепче ухватился за солдат.
— Все будет нормально, nighean, — заверил он. — Ролло! Sheas![25] Они правы — в лагере тебе делать нечего. Лучше иди в город, хорошо? Расскажи тетушке Клэр, что случилось, — она поговорит с лор… Ух!..
Третий солдат, возникший из ниоткуда, ударил его в живот прикладом мушкета.
— Чего разболтался, а? Заткнись! А вы… — он хмуро повернулся к Рэйчел, — вон отсюда!
Он кивнул солдатам, и те поволокли Йена за собой.
Тот выворачивался, чтобы попрощаться с Рэйчел и дать ей последние указания, но всякий раз его рывком встряхивали, не давая обернуться.
Споткнувшись в очередной раз, Йен смирился и повис у них на руках. Тетушка Клэр — последняя его надежда. Если она попросит лорда Джона замолвить за него словечко или поговорит с Уилли, а может, и с самим полковником Прескоттом… Йен поднял голову: высоко ли еще солнце? Как он помнил, британцы обычно исполняют наказания после ужина… А еще Йен помнил, как выглядит спина дядюшки Джейми…
В животе похолодело. У него шесть часов. Не более.
Он снова рискнул обернуться. Рэйчел бежала прочь, Ролло скачками несся вслед за ней.
Уильям осторожно вытирал ушибы обрывками носового платка. Лицо распухло и онемело; он бережно потрогал языком зубы — вроде все на месте, хотя парочка заметно шаталась, а щеку саднило от пореза. Ладно, не страшно. Все равно теперь Мюррею достанется сильнее.
Уильяма до сих пор трясло — не от страха, а от дикого желания придушить кого-нибудь голыми руками. В то же время он начинал понемногу себе удивляться. Какого черта он творит?!
Кое-кто из солдат, маршировавших мимо, не постеснялся посмотреть в его сторону. Уильям ответил таким злобным взглядом, что они торопливо отвернули головы — даже кожаные воротники скрипнули от натуги.
А в чем, собственно, его вина? Мюррей сам на него бросился. А Рэйчел Хантер ни с того ни с сего обозвала трусом и скотиной. Верхнюю губу защекотало — из ноздри опять потекла струйка крови, и Уильям утер ее, высморкавшись в грязный платок.
Кто-то шел к нему по дороге в сопровождении крупной собаки. Он выпрямился, запихивая платок в карман.
— Помяни дьяволицу… — пробормотал Уильям и закашлялся: горло саднило от крови.
Рэйчел Хантер вся побелела от злости. Пришла извиниться за оскорбление? Ох, вряд ли… Чепец она сдернула и держала теперь в руке — неужто хотела вовсе бросить на землю?!
— Мисс Хантер… — хрипло заговорил он. Даже поклонился бы, если бы не переживал, что нос тогда опять закровит.
— Уильям, ты не можешь!..
— Что не могу? — уточнил он, и она наградила его свирепым взглядом — будто бы хотела убить на месте.
— Не притворяйся глупцом! — рявкнула Рэйчел. — Что на тебя нашло?
— А что на вашего жениха нашло? — огрызнулся Уильям в ответ. — Разве я первым на него бросился? Ничего подобного!
— Да, первым! Ты ударил его в лицо, просто так, ни за что…
— А он напал без предупреждения! Если кто и трус…
— Да как ты смеешь называть Йена Мюррея трусом, ты… ты…
— Буду называть его как хочу — потому что он и есть трус. Как и его чертов дядюшка, этот шотландский ублюдок…
— Его дядюшка? Ты про отца?!
— Замолчи! — рявкнул он, и кровь из ушибов снова заструилась по лицу. — Не смей называть его моим отцом!
Она выдохнула через нос.
— Если ты это сделаешь, Уильям Рэнсом, тогда я… я…
Уильям ощутил в животе слабость. Казалось, он вот-вот грохнется в обморок — и отнюдь не из-за ее угроз.
— Что — ты? — прошипел он. — Ты же квакер. Ты не веришь в насилие. Ты не осмелишься меня и пальцем тронуть. Точнее, не сможешь, — поправился он, заметив бешеный взгляд. — Даже пощечины не дашь. Так что ты сделаешь?