Император требовал, чтобы при покупках брались квитанции для подтверждения расходов, записанных в бухгалтерские книги, но он никогда не проверял их. Я получал 12 000 франков в месяц со счетов графа Бертрана в Англии, которые он открыл для императора. Это был именно г-н Хетсон, правительственный уполномоченный, в обязанность которого входила выдача мне этих денег под мою расписку. Эти деньги распределялись следующим образом:
Расходы — В месяц (В год)
Гофмаршал — 2000 (24 000)
Граф де Монтолон — 2000 (24 000)
(После отъезда его семьи Монтолон получал только 1500 франков)
Дополнительные домашние расходы — 3500 (42 000)
Жалованье для обслуживающего персонала (эта сумма представляла собой аванс из расчета полного жалованья) — 1500 (18 000)
На одежду императора — 1000 (12 000)
Священники и доктор:
Отец Буонавита — 250
Отец Виньяли — 250
Д-р Антоммарки — 250
Эти суммы являлись авансами из расчета их полного жалованья. 500 франков для священников были взяты из жалованья графа де Монтолона после отъезда графини де Монтолон, поэтому он получал только 1500 франков в месяц. 250 франков для доктора брались из фондов, предназначенных для дополнительных хозяйственных расходов Лонгвуда.
Когда в моей денежной шкатулке набиралась значительная сумма, то я менял ее на золото, на испанские золотые монеты или на индийские рупии. Обычно я ставил об этом в известность императора и клал золото в так называемую шкатулку для резервных денег, от которой у меня имелся ключ. В этой шкатулке, хранившейся под императорским столом, было 300 000 франков, когда скончался император. Моих денег там было 25 590 франков.
Однажды император рассказывал, что после потери флота в Александрии он должен был найти путь для умиротворения шейхов и произвести впечатление на фанатически настроенную часть местного населения. «Мне сообщили о присвоении денег, совершенном казначеями великой мечети Джемиль Эль-Азар[317]. Однажды я отправился туда, — продолжал свой рассказ император, — в сопровождении шейхов; я не стал скрывать своего удивления по поводу того, что так плохо содержится храм пророка. Я вызвал казначеев мечети и попросил их принести финансовые книги. Изучив их, я легко обнаружил финансовые нарушения. Казначеи мечети оказались неспособными что-либо сказать в свою защиту. Я прогнал наиболее крупных мошенников, посчитав, что они недостойны служить в такой мечети, и потребовал от тех, кто остался работать, чтобы они в будущем поддерживали мечеть в лучшем состоянии. Шейхи, присутствовавшие при этой сцене, пали ниц передо мною, выражая восхищение моим поступком и восклицая: «Шала! Шала!»[318]
Такую же проверку я устроил в отношении коптских христиан, в чьи руки уже попала часть финансового администрирования; после прибытия французов в Египет копты позволили себе заняться воровством, полагая, что они в достаточной мере защищены присутствием нашего оружия. Я узнал, что на них поступает много жалоб, и у меня были неопровержимые доказательства их воровства. Некоторых из них я отправил в тюрьму, а других выгнал, оставив только небольшое число тех, чья финансовая отчетность показала, что они были честными людьми. Эта моя строгость в решении административных проблем произвела хорошее впечатление, она заставила несколько остыть фанатиков и вызвала ко мне доверие шейхов, даже шейха Саада, который относился к нам враждебно».
Император рассказал, как однажды, когда он готовился отправиться в Египет, императрица Жозефина попросила его взять с собой карлика, находившегося у нее в услужении, которому, как она заявила, император мог вполне доверять. «Я так и сделал, и этот карлик казался мне достойным ее слов до тех пор, пока я не покинул Египет, чтобы отправиться в Сирию. Я оставил карлика со всеми моими вещами, и вскоре после этого распространились слухи о том, что мы потерпели поражение и убиты. Этот плут, уверенный, что я не вернусь, задумал продать мой винный погреб с большим выбором отличных вин. Он был очень разочарован, когда вновь увидел меня, и еще больше расстроился, когда в его присутствии мой дворецкий сообщил мне, что у меня осталось только несколько бутылок вина. Я спросил карлика, что он сделал с моими винами, и он признался, что, считая меня убитым, продал вино, чтобы заработать деньги. Я настолько рассердился, что хотел повесить его, но ограничился только тем, что вышвырнул его вон».
317
Джемиль Эль-Азар, великая мечеть Каира. В начале своего пребывания в Каире Бонапарт уделял много внимания шейхам и муфтиям, особенно из великой мечети, которую он называл Сорбонной Эль-Азар. Он даже просил их перевести Коран на французский язык. Однако 21 октября 1798 года вспыхнул мятеж; менее чем через 20 минут батареи из цитадели разгромили баррикады, возведенные вокруг мечети, которая была немедленно оккупирована. Шейхи были приговорены к смертной казни.